Предательство среди зимы
Шрифт:
Один раз он уже оказался прав, напомнил себе Маати. Баараф — осел из ослов, но говорит дело.
— Предполагаю, — вздохнул Маати, — что рыгальни — шуточное название.
— Как когда. Слушай: все самое интересное можно услышать в чайных к югу от дворцов. Там рядом ростовщики, а деньги всегда оживляют беседу. Ну что, попытаешь счастья?
— Почему бы и нет, — сказал Маати, поднимаясь.
— Ищи, где богатые сынки орут друг на друга. И обрящешь. — Баараф снова зачавкал форелью.
Переступая через ступеньки, Маати вышел из галереи в длинный узкий коридор. Поэт боролся с остатками раздражения, которое у него всегда вызывал библиотекарь, и не сразу заметил женщину в конце коридора. Худая, лицо по-лисьи узкое, простой зеленый халат. Поймав взгляд Маати, она улыбнулась и приняла позу приветствия.
— Маати-тя?
Маати заколебался, но на приветствие ответил.
— Простите, запамятовал ваше имя.
— Мы не знакомы. Меня зовут Киян. Итани мне все про вас рассказал.
Лишь через вздох Маати окончательно понял, что значат ее слова. Женщина кивнула. Маати подошел ближе, осмотрелся через плечо, потом заглянул ей за спину, чтобы убедиться, что они одни.
— Мы хотели послать охрану, — сказала она, — но не придумали, как подойти к вам с мечом, чтобы никто не заподозрил в нас убийц. Я решила, что невооруженной женщины будет достаточно.
— Правильно… Хотя вас не надо недооценивать, верно?
— В общем-то, да.
— Пожалуйста, отведите меня к нему.
Сумерки пропитали город краской индиго. На востоке из-за горных вершин выглядывали звезды; башни взмывали в самые облака. Маати и его спутница шли быстро. Она не говорила, он не принуждал ее к беседе. Ему и так было о чем поразмыслить. Они шагали бок о бок по темнеющим дорожкам, и Киян с улыбкой кивала встречным. Интересно, подумал Маати, сколько человек наутро будут рассказывать, что поэт ушел с Совета с женщиной.
Он часто оглядывался, проверяя, нет ли слежки. Вроде бы никто за ними не шел; впрочем, людей у дворцов гуляло так много, что уверенности не было.
Они дошли до чайной, где в окнах горели лимонные свечи, отгоняющие мошкару. Киян поднялась по широкой лестнице навстречу теплу и свету. Хозяин ее, похоже, ждал, потому что гостей молча отвели в заднюю комнату, где стояли красное вино, тарелка хорошего сыра, черный хлеб и блюдо раннего винограда. Киян села за стол и жестом указала на скамью напротив. Маати присел. Она сорвала с кисти две маленьких ярко-зеленых виноградины, прикусила их и скорчила гримаску.
— Кислые? — поинтересовался Маати.
— Еще неделя, и будут ничего. Передайте мне сыра с хлебом.
Пока Киян подкреплялась, Маати налил себе пиалу вина. Вино было хорошее — вкус насыщенный, чистый и богатый. Маати поднял бутылку, но Киян покачала головой.
— Ота придет к нам сюда?
— Нет. Мы пережидаем, чтобы не привести к нему никого лишнего.
— Мастерски, — заметил Маати.
— Вообще-то я в этих делах новичок, лишь прислушиваюсь к советам.
У нее была приятная улыбка. Маати не сомневался, что именно про эту женщину Ота говорил в саду в тот день, когда его увели в цепях. Женщина, которую он любил и хотел защитить. Маати поискал в ней черты Лиат — форма глаз, изгиб скул… Ничего общего. Если эти женщины и схожи, то чем — Маати не видел.
Почувствовав его задумчивый взгляд, Киян приняла позу вопроса. Маати покачал головой.
— Вспоминаю былые времена, вот и все.
Она уже хотела что-то спросить, как в дверь тихо постучали. Вошел хозяин с тюком ткани. Киян встала, взяла тюк в руки и изобразила жест благодарности, несмотря на помеху.
Хозяин молча ушел, и Киян развернула ткань. Там оказались две тонких серых накидки с капюшонами, чтобы прикрыть одежду и лица. Одну она передала Маати, другую надела сама.
Когда оба были готовы, Киян неловко покопалась в рукаве, достала четыре полоски серебра и положила на стол. Заметив удивление Маати, она улыбнулась.
— Мы не просили еды и вина. А недоплачивать грубо.
— Виноград был кислый, — возразил Маати.
Киян поразмыслила и вернула одну полоску в рукав. Они вышли не парадным ходом и не черным, а спустились по узкой лестнице под землю. Кто-то — хозяин или какой-нибудь сообщник Киян — оставил им зажженный фонарь. Киян взяла фонарь и нырнула в черный лаз так уверенно, будто ходила по подземельям всю жизнь. Маати держался близко, впервые почувствовав укол страха.
Спуск показался таким же глубоким, как в шахту. Лестницы были изношены сотнями ног, путь населяли воспоминания давно умерших. Наконец ступеньки закончились широким темным коридором. Маленький фонарь Киян высвечивал лишь кусочек сине-золотой черепицы стен, и темнота над головой была черней безлунного неба.
То и дело в стенах разевали рты боковые галереи и коридоры. Кое-где Маати замечал подпалины от факелов. Воздух дрожал и колебался, словно дышала сама земля.
Подземелье выглядело заброшенным: в дверях и проходах не мерцал свет, не слышались звуки, кроме шороха их собственной одежды. На крупной развилке Киян после некоторого колебания взяла влево. Огромные латунные ворота открылись в комнату, похожую на сад, только все растения там были шелковыми, а птицы на ветках — мертвыми пыльными чучелами.
— Жутко, правда? — сказала Киян, пробираясь по искусственному саду. — Наверное, зимой здесь можно сойти с ума. Столько месяцев не видеть солнца!
— Пожалуй, — ответил Маати.
После сада было несколько коридоров, таких узких, что Маати мог без усилий коснуться ладонями обеих стен. Наконец Киян дошла до высокой деревянной двери, запертой изнутри. Женщина передала Маати фонарь и простучала сложный ритм. Что-то заскрежетало, поднялся засов, и дверь распахнулась. Перед ними стояли трое мужчин с мечами. Тот, что был посредине, улыбнулся, отступил назад и молча пригласил их внутрь.
Каменный ход наполнился теплым, желтым, как сливочное масло, светом фонарей и запахом гари. В конце не было двери, только арка, которая выходила в просторный зал с высоким потолком. Оттуда пахло потом, сырой шерстью и факельным дымом.
Полдюжины человек прекратили разговоры и повернулись к вошедшим. Киян провела Маати к домику, который стоял прямо посреди склада и светился изнутри. В таких обычно сидели распорядители.
Киян открыла дверь и отошла в сторону, ободряюще улыбаясь Маати. Маати зашел и огляделся. Письменный стол. Четыре стула. Стойка для свитков. Прибитая к стене карта зимних городов. Три фонаря. И Ота-кво, который уже поднимался со стула.