Предательство
Шрифт:
Конюх принялся заверять Тора, что лошадь нигде не окажется в столь надёжных руках, как здесь.
Тор покинул конюшню, но ушёл недалеко, когда услышал громкие крики и брань. Юноша обернулся. Какой-то здоровяк с небритой физиономией схватил за руку хрупкую девушку, та вырывалась, но безуспешно. Прохожие смеялись. В следующее мгновенье Тор оказался перед спорщиками.
— Прекратите! — услышав этот возглас, Тор с некоторым удивлением понял, что говорит он сам.
— Иди своей дорогой, молокосос. Она моя.
Здоровяк запыхтел. Этого было достаточно, чтобы Тор сделал шаг
— Твоя?! Ты скотина, Горон! Я не стану твоей за все золото Ларгота. А теперь отпусти меня, проклятый кусок дерьма!
И девушка подкрепила своё требование метким ударом коленкой в пах. Толпа встретила этот удар новым взрывом хохота. Несчастный Горон упал на колени, схватился за причинное место и сморщился от боли, однако так и не выпустил свою пленницу. Тор не смог сдержать улыбки.
— Думаю, юная дама действительно хочет вас покинуть, — шепнул он, склонясь над поверженным здоровяком.
Тот не отреагировал, и Тор, усилием воли слепив из воздуха что-то вроде снежка, запустил этим шариком в брюхо Горо-ну. Разумеется, зеваки не обратили внимания на короткое движение его руки. Зато они увидели, как небритая физиономия здоровяка скривилась, и он сложился пополам. На этот раз его лапища разжалась. Девушка тут же бросилась прочь, точно заяц от гончих… однако, прежде чем исчезнуть в толпе прохожих — на улице было людно — обернулась и подарила Тору улыбку.
Зеваки почти тут же разошлись. Приятели помогли Горону встать, и он, хромая, побрёл в ближайшую таверну. Лечить боевые раны и уязвлённую гордость, подумал Тор.
Юноша поднял седельные вьюки и побрёл обратно, к городской площади — туда вёл его восхитительный запах жареного мяса. Он уже приметил лоток, где румяная толстуха торговала жарким на шпажках. К лотку уже выстроилась очередь страждущих, и Тор пристроился в хвост.
На главной площади что-то творилось: уже издали молодой человек услышал громкие крики и смех. Наверно, какое-то представление… Тор чуть не пропустил свою очередь. Торговка подняла глаза и посмотрела на него с кислым видом.
— Сколько? — осведомилась она.
— Два, пожалуйста.
Он заранее отложил в карман несколько монет. Не стоит показывать всей округе полный кошелёк, если не ищешь неприятностей на свою голову.
Женщина вытащила две шкворчащие шпажки, ткнула их в густой тёмный соус и сунула юноше, не забыв получить с него деньги. Мясо было восхитительно сочным, с него капал жир.
Отойдя в сторону, Тор снял зубами первый ломтик и, жуя на ходу, направился в сторону площади. Впрочем, сейчас он наслаждался едой и был слишком увлечён этим, чтобы обращать внимание на что-то ещё. Лучший повар — голод, с улыбкой подумал юноша, вытирая каплю соуса с подбородка.
Впервые за несколько дней он улыбался от души. Обнаружив, что дом Элиссы пуст, а её отец, как всегда пьяный, стоит посреди деревенской площади и бранится последними словами, потрясая её запиской, Тор вдруг почувствовал себя маленьким ребёнком, который потерялся. Элисса исчезла. Она уехала с какой-то травницей, неизвестно куда… и неизвестно почему. От неё осталась лишь эта короткая записка. Элисса
Он замотал головой, словно хотел вытряхнуть эти мысли. Однако боль потери не отпускала.
В этот миг Тор осознал, что едва не ткнулся носом в чью-то спину. На площади собралась большая толпа, и юноша, несмотря на свой высокий рост, не мог разглядеть, что творится впереди. Однако теперь он прекрасно различал голоса. Люди над кем-то насмехались, выкрикивали оскорбления. Осторожно, бочком, Тор начал пробираться вперёд. Любопытство было так велико, что он забыл о еде.
Люди стояли плотно, и Тору пришлось искать обходной путь. Он прошёл вдоль ряда лавок, где торговали всякой всячиной. Глашатай на площади что-то произнёс, но его зычный бас, как это обычно бывает, потонул в шуме множества голосов, призывающих соблюдать тишину. Как раз в это время Тор обнаружил небольшую каменную тумбу и взобрался на неё. Зрелище, которое предстало его глазам, потрясло его.
В центре площади на коленях стоял человек. Вероятно, он был не в своём уме, потому что непрерывно что-то бормотал, обращаясь к самому себе. Он был уродлив — настолько уродлив, что мог напугать ребёнка одним своим видом. При виде такого уродства вежливые люди обычно отворачиваются, а невежливые таращатся и разевают рты. К тому же он был калекой — Тор заметил, что одна его нога неловко вывернута. Мало ему бед… Калеку не только связали по рукам и ногам, но ещё и прибили за правое ухо гвоздём к столбу. Из-под верёвок на кистях уже показалась кровь.
Толпа развлекалась. В несчастного летели гнилые фрукты, а один предприимчивый торгаш крутился рядом с мешком рыбьих голов, которые распродавал желающим поупражняться в метании по живой мишени. Дюжие молодцы — судя по всему, из городской стражи, — время от времени пинали пленника ногами. Несчастный не мог сопротивляться и лишь вздрагивал при каждом ударе, но не кричал и продолжал бормотать себе под нос. Несомненно, его мучители хотели услышать нечто иное и злились.
Какое преступление совершил этот человек? Спрыгнув с тумбы, Тор подошёл к лавочнику и задал ему этот вопрос.
— Он подглядывал за женщинами в бане, — отозвался тот. — За этим его и застукали.
— И все?!
Эта реплика заставила лавочника попятиться. Мы такого не любим. Куда это годится — пугать детей и женщин? А вчера что было? Стоило ему появиться на рынке — и никакой торговли. Говорю тебе: он только людей смущает. А толку от него никакого. Будь моя воля, его бы вообще прикончили через час после рождения.
Тор покосился на самодовольного лавочника и скорчил гримасу. Приподнятое настроение, в котором он пребывал мгновенье назад, исчезло без следа. Внезапно он понял, что соус, вкус которого ещё чувствовался во рту, отдаёт кислятиной, и швырнул шпажку с остатками мяса на землю. Несколько тощих собак тут же затеяли из-за неё драку.