Предчуствие беды
Шрифт:
На базаре же я тогда присмотрел несколько местечек между лавками, в которые в случае чего можно было прошмыгнуть чтобы оторваться от наблюдения. Возможно, меня приняли за воришку, но ничего не сказали. Тогда шурави не воровали, не то что при выводе — а я был шурави…
На то, чтобы связаться с коммутатором МВД и поговорить с полковником Глазко, у Сергея Витальевича ушло два дня, видимо любопытство мужика разобрало и решил все таки выяснить. Потом пришел под вечер ко мне, поговорили — на балконе, причем оба отнеслись в такой мере предосторожности с пониманием. Полковник Глазко ручался
На базар я пошел пешком — вышел заранее, и пошел через весь город. Общественного транспорта в Кабуле было мало, а любое такси могло быть подставным. В укромном месте, за какой-то стеной прямо на советскую одежду быстро натянул афганскую — благо ее размерность это позволяла. Афганцы носят мешковатую, бесформенную одежду. На улицах пару раз проверился — ничего не заметил, хотя мог и ошибиться. Центр, народа полно, все шумят, толкаются тротуар от дороги ничего не отделяет, машины как попало едут…
Точкой встречи была лавка торговца — хазарейца по имени Тавун, торговца часами и посудой. Была у него и бытовая техника — как же без нее. Керосиновые лампы — для освещения жилищ, тут же и керосин к ней продается. Какая то ребристая доска — на ней стирают одежду в реке Кабул, отчего та становится еще грязнее. Еще какой-то аппарат, на вид самодельный, наполовину из деревянных деталей, наполовину из металлических. Суть и смысл этого аппарата я так и не понял.
Тавуна я нашел довольно быстро — у него над лавкой, сделанной, похоже, из досок снарядных ящиков, была самодельная надпись "Тавун" на русском. На русском вывески на базаре уже были — базар легко перестраивается, легко приспосабливается. У кого есть деньги — тот и прав…
Конечно же сразу к лавке я не подошел — равнодушно мазнул взглядом по лавке, медленно прошел мимо. Еще одна предосторожность — если за мной хвост то агент, пришедший на встречу его увидит и сумеет уйти. Лучше сорвать встречу, потерять канал связи — все это можно восстановить — нежели потерять самого агента. Агента уже не восстановишь…
Прошел дальше, купил небольшую лепешку с подливой, съел ее прямо там, руками, макая в подливу и откусывая по кусочку. Огляделся. Купил зелени — якобы для своего стола, сунул в небольшую сумку, пошел на второй круг…
На втором круге на меня обратили внимание — подскочил бача, как и все чумазый, рваный, шумный, схватился за руку, затараторил. На его лице выделялись черные, блестящие, хитрые глаза монголоидного разреза — хазарейцы все монголоиды, ходят легенды, что это потомки воинов Чингисхана, прошедшего через эти земли. Нехотя, почти не отбиваясь, я дал себя подвести к лавке — это была лавка Тавуна…
Тавун — среднего роста, худой, с темным морщинистым лицом, поднялся со своего места…
— Уважаемому господину потребно что-то…
У поляков что ли учился?
— Мне нужен ковер — наобум сказал я — хороший
Ковров среди товара не было.
Тавун улыбнулся, показав желтые зубы…
— Есть хороший ковер. Но он находится в лавке. Если уважаемому господину будет потребно пройти и посмотреть…
— Давайте, посмотрим…
Стоило только шагнуть с шумной, пропахшей пряностями улицы — и мне в бок уперся ствол.
— Рафик! Шурави! — сказал я, потому что это было первое что надо сказать в таких случаях. Похищать тогда еще не похищали и за советскими целенаправленно не охотились — наоборот, все стороны хотели привлечь на свою сторону советских во внутриафганском противостоянии.
В ответ меня обшарили и забрали пистолет. Затем подтолкнули стволом — как я понял, предлагают идти вперед. Делать нечего — пошел, продираясь среди тюков с товаром, которыми была заложена вся лавка. Можно было бы конечно… ну да ладно. И без этого хреново…
Дорога, петляющая среди тюков с товаром, вывела нас в убогую, с глинобитными стенами, освещенную керосинкой комнату. Невысокий человек в чем-то напоминающем грязный свитер, сторожко вскинулся, подхватил лежащий на коленях АКС.
— Рафик! Шурави! — громко повторил я, потому что как общаться с не понимающим русский афганцем не представлял.
Человек опустил автомат, произнес несколько слов на своем языке, гортанном и непонятном. Ствол, упиравшийся в меня, исчез.
— Здравствуй, рафик Сергей!
Полковник Хашим изменился и сильно. Нет, он и раньше одевался не слишком то… модно и не как советский человек. И не как офицер, даже афганский офицер. Он не походил на полковника в том виде, в каком его принято было представлять. Скорее его можно было принять за помощника торговца, дуканщика, что таскают товары. Это было скорее хорошо учитывая чем занимался полковник Хашим.
— Здравствуйте, рафик Хашим. Как говорится у нас у русских — гора с горой не сойдутся, а два человека обязательно свидятся.
— У советских много поговорок, намного больше чем у нас, афганцев.
— Это потому, что нас, советских, больше. Вот и поговорок у нас больше.
Полковник Хашим утвердительно кивнул головой
— Ты присядь, рафик Сергей. Вон там… есть где присесть. Извини, что в таком месте и с такими мерами предосторожности.
— Они нужны? — поинтересовался я
— Еще как… Помните, рафик Сергей, как в нас тогда на склоне стреляли? Тогда, когда мы выехали на машинах…
— Помню. Это были бандиты, ведь так?
— Может и бандиты. А может быть и не бандиты. Сейчас иногда свои — опаснее бандитов.
— Почему?
Полковник не ответил.
— Как поживает рафик Вячеслав?
Рафика Вячеслава, то есть Вячеслава Александровича Глазко, полковника и старшего опера Московского уголовного розыска я не видел уже очень давно. Слышал про него — но не видел. ЧС недавних пор я стал чужим в собственной стране, человеком вынужденным жить под псевдонимом, а полулегальном положении. Насчет того, знает ли про меня КГБ я не питал иллюзий — знает. Не может не знать — но ничего не делает. Отчасти потому, что изъять меня означает поссориться и с ГРУ и с МВД, чего пока невозможно себе позволить. Отчасти потому что я им видимо не очень и нужен. Пока.