Предчуствие беды
Шрифт:
— У Вячеслава Александровича все в порядке — сказал я — он работает в Москве, борется с преступностью.
— Если бы у нас было несколько так как рафик Вячеслав — нам было бы проще. У меня в управлении люди — вчера или в армии служили или вообще студентами были.
— А как же старые кадры национальной полиции?
— Старые кадры. Кто сбежал. Кого расстреляли. Здесь много чего произошло…
Меня послал генерал Горин. Послал как передаточное звено, как живой почтовый ящик. Но у меня всегда был… зуд какой-то. Хотелось всегда знать больше. Роль живого почтового ящика меня никак не устраивала…
— Что же произошло, рафик Хашим?
И полковнику Хашиму, как и любому другому нормальному человеку хотелось просто… выговориться, поделиться бедой, излить ее, выплеснуть копящуюся в душе отраву…
— Много
6
Одно время Хафизулла Амин был директором элитного лицея, образование у него — педагогическое.
7
В Афганистане очень силен пуштунский национализм. Этот национализм в чем-то сродни фашизму, не в последнюю очередь именно этим объясняются такие тяжкие последствия революции. Ее попытались сделать тем, чем она не была, она никогда не была ни коммунистической ни социалистической, в Афганистане не было нормальной социальной базы для социализма, она хоть какая-то появилась лишь к концу войны. Саурскую революцию правильно классифицировал востоковед из ЦК КПСС Р.А. Ульяновский — верхушечный военный переворот
— Но Амин ведь в Хальк и вы тоже…
Про размежевание НДПА на Хальк и Парчам я уже знал.
— Хальк… Нет больше у нас единой партии. Да и не было никогда. Каждый афганец мечтает о своей партии. Знаешь, рафик Сергей я ведь радовался, когда из страны изгнали Бабрака и его людей. Думал, что он предает Апрель. Амин и его люди тогда говорили, что восстание получилось только потому, что Кармаль не знал о партийных ячейках в армии. Этому все поверили. И изгнали Амина. Потом Амин начал изгонять тех, кто был привержен делу революции в целом, а не лично ему. И тут он нашел тех, кто поверил ему и готов идти за ним. Теперь он убирает остальных. Следом будут Ватанджар, Маздурьяр, Сарвари а потом — и сам Амин.
То, что я слышал, мне не нравилось. Крайне. Хот бы потому, что я как добывающий офицер мог и должен был оценивать на месте — насколько можно доверять переданной информации и самому источнику. Потом эта оценка должна будет уйти вместе с самой информацией генералу Горину. Некоторые добывающие офицеры, для того, чтобы придать весомость и значимость собственной работе сознательно завышали оценку и самой информации и агента. Но мне этого делать не пристало — слишком многое стоит на кону и слишком серьезны последствия такого завышения — теперь я это отчетливо понимал, намного отчетливее чем в Ленинграде. Поэтому, вместе с информацией уйдет и моя оценка — агент пристрастен, психически нестабилен, чем то подавлен и находится на грани нервного срыва. Переданной информации безоговорочно доверять нельзя, это может быть банальное сведение счетов между двумя конкурирующими политическими группировками с попыткой втянуть сюда советскую сторону.
— Товарищ Хашим — твердо начал я, отсекая дальнейшие слезливые рассказы о тяжелой жизни — что я должен передать в Москву?
— В Москву. В Москву ты, рафик Сергей должен передать следующее. Позавчера меня вызвал товарищ Ватанджар, министр внутренних дел и непосредственный начальник. Дал ознакомиться с документом — материалами объединительного съезда партии, где избиралось ЦК. Не с резолютивной частью а с самой стенограммой прений товарищей при избрании объединенного ЦК партии. Там было то, что сам товарищ Амин признается, что во время обучения в США получал деньги от ЦРУ США [8] . Потом товарищ Ватанджар сказал, что сам товарищ Амин до сих пор получает деньги от ЦРУ и предает дело Апрельской революции. Потом он сказал — готов ли я выполнить то, что нужно для продолжения дела Апреля. Я сказал, что готов. Тогда товарищ Ватанджар приказал мне найти еще четвертых таких же преданных делу Апреля людей, как и он сам, как и я. Он сказал, что его могут арестовать в любой момент — но мы должны довести дело до конца и казнить агента американского империализма Амина чего бы это не стоило, что это надо сделать для сохранения завоеваний Саурской революции. Я сказал, что сделаю это и он может быть спокоен.
8
Прим автора — это действительно было так. Амин признался сам что получал деньги от ЦРУ, но сказал, что получал их потому что ему не на что было жить, а учебу надо было заканчивать. Потом, после штурма дворца ТаджБек в записной книжке Амина найдут запись "Резидент ЦРУ в Индии" и номер телефона. Автор в этом случае склонен верить Амину, в том что он не поддерживал отношений с ЦРУ. Подделка с телефонной книжкой и записью в ней достаточно грубая и сама по себе наводящая на размышления. Подробнее об этом — в следующей книге.
— То есть товарищ Ватанджар приказал вам убить Амина?
— Именно так, рафик Сергей. Ватанджар приказал мне подготовить убийство Амина.
Если честно — то у меня глаза на лоб полезли. Вот только сейчас я себя читал настоящим добывающим офицером ГРУ — а теперь, когда передо мной во всей своей неприглядной красе стал вопрос: что делать — ответ у меня один. Я не знаю, что мне делать. Просто — не знаю. Представить себе не могу.
— Рафик Хашим — я старался говорить максимально спокойно — как офицер и как коммунист вы должны понимать, что убийство одного из руководителей государства является преступлением, какими бы обстоятельствами оно не оправдывалось. Если товарищ Амин и впрямь сотрудничает с ЦРУ — то его надо разоблачить и судить, чтобы весь афганский народ знал про суровую кару, постигшую предателя. Именно так. Разоблачить и судить — но никак не убить. Вы это понимаете?
Хашим смотрел на меня. И молчал.
— Товарищ Хашим, вы это понимаете? — переспросил я
— Понимаю. Вот только товарищ Амин и его люди — не понимают. Их никогда не останавливало убийство.
— Мы должны поступать по-коммунистически. Даже если агент ЦРУ совершает убийство — мы не должны ему уподобляться. Сделаем так. Я немедленно доложу информацию… в Москву. До того, как придет обратная информация из Москвы — дайте мне честное слово коммуниста и офицера ничего не предпринимать. Ничего, товарищ Хашим! Вы можете мне это пообещать? Сколько времени вам дал на подготовку Ватанджар?
Хашим подумал
— Несколько суток.
— Несколько суток. Скажите, что людей найти не так то просто. Что это требует времени. Что любой может оказаться человеком Амина и вы не можете просто так подойти к нему с предложением. Любой ценой тяните время. Когда придут инструкции из Москвы — тогда и решим как быть дальше. Вы меня понимаете?
Полковник кивнул.
— Понимаю. Понимаю, рафик Сергей. Но я бы хотел в ответ вашего слова.
— Какого?
— Что если все пойдет не так — вы поможете мне укрыться в посольстве СССР, а потом вывезете меня в Советский союз. И мою семью тоже. Иначе меня просто убьют.
Таких обещаний я не имел права давать — потому что даже не был официально приписан к резидентуре, я был чужим среди чужих.
— Обещаю, товарищ Хашим — сказал я — честное слово советского офицера и гражданина, что в случае чего я позабочусь об укрытии для вас и вашей семьи.
Потом я долго буду вспоминать данное мне обещание. И проклинать себя за него. Но все это будет потом.
— Хорошо… — сказал Хашим после долгого молчания — я верю тебе, товарищ Сергей. Верю.
— Когда мы сможем встретиться?
Хашим подумал
— Часто нельзя. За мной следят, за тобой наверное, тоже. Через пять дней. Здесь же. Ты получишь ответ из Москвы к этому времени?
— Думаю что да.
— Хорошо. Если хочешь меня найти — передай записку через Тавуна. Он передаст, он — свой человек. И иди осторожнее, чтобы тебя не заметили. Купи что-нибудь.
Я поднялся, чтобы идти назад — как я пройду без провожатого в этом темном лабиринте — не знаю, но как-нибудь пройду…