Предчуствие беды

Маркьянов Александр В.

Отнеся домой покупки, двинулся на работу. С работы, отработав положенное, двинулся не домой — а в аэропорт. Верней, не в кабульский аэропорт — а к аэропортовским виллам.

Связь с генералом я должен был поддерживать через один их экипажей Аэрофлота летавшего в Кабул. Гостиницы при аэропорту, как моложено в СССР здесь не было, а сменность экипажей поддерживать надо было. Поэтому Аэрофлот снимал в городе виллу, а на вилле жили сменные экипажи. Не один я туда наведывался — связь с родиной стоила дорого и поток просителей (и не только просителей) туда не прекращался…

Вилла представляла

собой весьма неопрятное одноэтажное здание, довольно большое и окруженное забором выше самого дома. Никак не привыкну к здешней архитектуре — здесь шикарные дома принято строить вширь, а не ввысь. Дом кстати не один — их два, один намного меньше другого и еще более потрепанный. Там у афганцев живет вторая половина, отдельно от мужа, а муж сам к ней приходит по надобности. Кстати, если пришел в дом к афганцу — нельзя не только спрашивать его о его жене, нужно делать вид что ты и не подозреваешь о том, что он оказывается женат. Если спросишь — нанесешь серьезное оскорбление. Вот так вот, каждый народ — свои традиции, а у нас советниками отправляют тех кто под руку попался. И хлебаем…

Поставил машину у дувала, рядом — еще две — Москвич и старенькая Лада, непонятно откуда — в Афганистане Лад немного, больше Москвичи. У дверей — никого и даже не заперто. Охраны тоже нет. Вот такие тога были времена — не то что перед выводом, когда все в огороженный стеной комплекс зданий переселились, а по нему ракетными снарядами духи садили. А попадали — в основном по площадкам между зданиями, а там… а там — дети.

Решил сначала постучать в ворота, сами ворота хоть и железные — но грязные и ободранные. Потом подумал а смысл? Толкнул — не заперто.

Внутренний дворик. Когда то тут сад был — теперь все вырублено к чертовой матери. В Афганистане на большей части территории леса нет, а топиться надо — поэтому дрова на вес золота, продают по весу, вязанками. Сейчас — голяк, только земля, и мусор какой-то. Вот так летуны живут.

И черт меня дернул не "в парадное дербанить", а войти в обход зачем то…

А сзади, за домом — картина та же самая, только дрова в пресловутых вязанках, и что-то типа шезлонга. А в шезлонге, дамочка не слишком то одетая…И молодая…

Интересно, это в какой-такой капстране она моду уловила — без верха загорать.

Когда я вспомнил, зачем же я все-таки пришел — решил как джентльмен, дать знать о свеем скромном присутствии. Скромно так откашлялся, и дама мгновенно схватила шерстяное одеяло и набросила на себя.

— Юрий Николаевич здесь проживает? — спросил я с ходу, дабы предупредить вполне понятный взрыв женского негодования — Боровцов Юрий Николаевич?

Вот черт, иногда ведь бывает и так что экипажи подменяют друг друга. Если сегодня не смена Боровцова — смеха то будет.

Хотя по любому сегодня не зря съездил. Не зря…

— Юрий Николаевич — дама казалась чуть смущенной, но с негодованием на меня бросаться кажется не собиралась. Юрий Николаевич на базар недавно уехал, что то там купить. Извините, вы не могли бы…

— О, конечно…

Я отвернулся как и подобает воспитанному джентльмену. Или советскому гражданину, что совсем не одно и то же.

— Можете поворачиваться

За то время, пока я любовался дувалом, дама успела экипироваться в верхнюю часть купальника, причем явно не советского производства. Но это и понятно — кто в загранку летают, советское ни за что не будут носить. Видная невеста — и не только потому что в загранку [12] летает.

12

невеста и в самом деле видная. Кто в СССР имел возможность постоянно бывать за границей — обычно имели доход в три-пять раз больше зарплаты. Откуда и пошло — чтобы тебе жить на одну зарплату. Такое советское проклятье

— Э…

— Юрий Николаевич скоро будет. Он быстро, мы сегодня вылетаем.

Странно — но я почему то обрадовался

— Меня Наташа зовут…

Прострелило — сразу. Так прострелило, что…

— Что с вами?

Пелена плыла перед глазами. От оно как, оказывается — то что ты годами загонял в самые темные углы своего сознания, то что приходило к тебе по ночам и наконец то перестало приходить — все это будет с тобой навсегда.

— Да нет. Ничего. Все нормально.

— Точно все нормально? — девушка встала с шезлонга — вы даже побелели. Давайте в дом, там Юрия Николаевич подождете.

В дом так в дом…

В доме было как и в любом доме, где нет постоянных жильцов, а есть только временные. Любой более-менее опытный человек быстро отличает постоянное жилище от временного. В любом постоянно жилище все как то… обстоятельно, весомо. Каждая вещь на своем месте. А тут… большие сумки у входа, какие-то топчаны, примитивная мебель, плитка, сделанный из зеленых досок (от снарядных ящиков, тут их полно) стол…

— Давайте. Вот сюда присядьте.

Топчан был неудобным, но мягким. По крайней мере риска упасть не было.

— Чаю хотите? — девушка накинула на себя что-то типа шали, чтобы выглядеть хоть немного боле прилично.

— Наташенька, из ваших рук я выпью даже яда…

Девушка фыркнула и куда-то убежала…

Наташа…

А ведь не отпустит. Никогда не отпустит. Я хоть неверующий, но есть одно хорошее выражение — крест. У каждого он свой. И каждый обречен нести его до конца своих дней. До конца — если крест тяжел, конец можно приблизить. Своей рукой.

А вот это — мой. И он будет со мной всегда. Не знаю, что тут больше, любви или жалости, или самобичевания… Да какая разница?! Крест от этого легче не станет…

— А вот и я… Здесь совершено очаровательный чай, в Союзе такого нигде не купишь. Даже индийский не такой как здесь…

Наташа успела не только приготовить чай, но и более-менее одеться.

— Берите, берите, не стесняйтесь…

Коричневая жидкость в чашке, немного надтреснутой курилась парком, обжигала рот, вязала язык. Чай был и впрямь хорош — почти чифир, какой пьют уголовники. Черный и горький, бещз малейших признаков сахара. Такой чай хорошо бодрит…