Предел
Шрифт:
Прежде чем он отыскал здание столовой, точнее, вполне приличного ресторана, Снеер пришел к еще одному заключению. А именно, отметил, что сокрытие наднулевиками своего жизненного уровня, их изоляция от общества приводит к тому, что сами они — управляя жизнью агломерации со столь значительного расстояния, вдобавок через более или менее подрейзованных поднулевиков из городской администрации, — силой вещей неизбежно теряют ясность видения проблем миллионов людей, заселяющих города. Больше того — проблемы эти ни в коей степени не касаются их самих, безопасно укрытых в комфортабельный гнездышках. С каким же нежеланием они совершали служебные «вылазки» в гудящий улей, каковым по сравнению с их обителью был Арголанд. Отсюда, словно из-за толстого стекла, они наблюдали за творящимися там делами, чужими и не влияющими на их собственное
Способ, с помощью которого они восполняли потребности в кадрах — выбирая из нулевиков, обнаруженных в городе, — возводил отличную плотину против любых попыток проникновения нежелательных элементов, которые могли бы явить «городу и миру» тщательно скрываемую сущность их бытия — вроде бы сурового, полного тяжких трудов, связанных с исполнением общественно значительных обязанностей.
«Почему они высмотрели именно меня?» — задумывался Снеер с того момента, как оказался здесь. Там, в Арголанде, он худо-бедно мог сойти за гения. Однако он не терял чувства самокритичности и как-то не мог поверить, что только умственным способностям обязан их выбору.
Должно в этом быть что-то еще, какие-то дополнительные критерии, которым — не зная о том — он соответствовал.
Ответы на сомнения начали вырисовываться уже с того момента, когда, собираясь взять с податчика поднос с обедом, он не обнаружил прорези, в которую следовало бы ввести Ключ. Растерявшись, он немного отодвинулся, чтобы посмотреть, как это делают другие. Оказалось, достаточно было нажать ручку, чтобы получить еду. Здесь все было бесплатно! Каждый, кто удостоился чести попасть сюда, мог удовлетворять свой аппетит, не тратя ни пункта.
Очередной неожиданностью было качество блюд. Снеер, бывалец наилучших ресторанов Арголанда, в жизни не едал подобных деликатесов. У здешней еды действительно был вкус! С ней не могли соперничать даже самые дорогие блюда, которые можно получить за добытые тяжким трудом желтые пункты. Фирменные кушанья ресторанов в «Башне» или «Космосе» по сравнению со здешними можно было смело назвать дрянной жратвой.
«Кто любит хорошую еду и в состоянии оценить ее прелести, тот наверняка не откажется от возможности столоваться здесь, — отметил он, беря себе вторую порцию отличных вареников. — Постараюсь сделать все, чтобы меня не отправили обратно в город».
Спустя некоторое время до него дошло, что не может быть даже и речи о том, что кого-нибудь отсюда отослали в Арголанд: такой человек мог распространить среди поднулевиков нежелательную информацию! Стало быть, ежели кого-то пригласили сюда, то он наверняка соответствует критериям и условиям, позволяющим включиться в деятельность Правления.
«Значит, одной из причин выбора, — подумал он, запивая последний вареник отличным апельсиновым соком, — наверняка было мое сибаритство. Но это не все… Что еще, кроме интеллекта и сметливости? А может, интеллект здесь считается критерием второстепенным, менее значительным? Раскалли говорил о многообразии личных свойств, учитываемых при классификации наднулевиков. Во всяком случае, любовь к удобствам и хорошей пище наверняка играет роль. Что же еще? Отсутствие моральных устоев? Конформизм по отношению к произвольной системе условий, дающих личные выгоды?»
Это начинало отдавать самоанализом совести, поэтому Снеер отер губы салфеткой и, откинувшись в кресле, закурил.
«А если кто-то „выскакивает“ из схемы? Бели, несмотря на тщательный отбор, проскользнет кто-то не вписывающийся в этот коллектив? Если нельзя отослать его обратно, то остается только одна возможность».
Последняя мысль пронзила его неожиданным беспокойством и, несмотря на то, что ему и в голову не пришло покинуть то прекрасное место, в котором он оказался благодаря какому-то волшебному распоряжению судьбы (старательно направляемой, как судьбы всех людей в его мире), он вдруг почувствовал себя мухой, невнимательно присевшей на привлекательную сладкую гладь густого меда. Бедной мухой, в порыве эйфории лакомо слизывающей сладость, которая спустя минуту полностью прихватывает ее лапки. Наивной мухой, которая — прежде чем попытается развернуть крылышки — еще может верить и убеждать себя, будто она торчит в этом меде исключительно по собственной воле и ей достаточно захотеть, чтобы умчаться вдаль, вернуться на свою чудесную изумительную вонючую городскую свалку, к обществу себе подобных,
Снеер с жестоких безразличием смотрел на муху, которая — пытаясь присесть на десерте одного из посетителей за его столиком — стала источником красочных параллелей в его размышлениях.
«Доиграешься и ты», — погрозил он мухе и, чтобы отогнать навязчивые мысли, стал прислушиваться к шедшим вокруг разговорам.
— Слышала, что сделал тот тип из лесного хознадзора? — похохатывая, говорил сидевший поблизости мужчина соседке, поглощавшей фрукты в креме.
— Говорят, спятил.
— Вполне возможно. Но это не все! Послушай! Сижу я сегодня у начальника территориального хознадзора, а тут влетает кто-то из воздушного патруля и кричит: «Шеф! Этот кретин — водитель вырубных машин, спятил!» Начальник ему: «Прежде всего, не кретин, ибо у него семнадцатиугольник, а у тебя только шести, и не тебе его оценивать». На это патрульный: «Но, шеф, он так запрограммировал машины, вырубающие деревья в Западной Пуще, что вместо того чтобы вырубать квадраты, они пошли по всей площади и повалили деревья по линиям, образующим огромную надпись, видимую с воздуха». Тут начальника взорвало. Он выскочил из-за стола и рявкнуло «Что? Что он написал?!» А тот в ответ, что, дескать… — Тут рассказчик наклонился к девушке и театральным шепотом сказал: — «…поцелуйте нас в задницу!» Девушка поперхнулась кремом. Разговор оборвался на время, необходимое на то, чтобы ликвидировать последствия мелкого происшествия. Спустя немного мужчина продолжил рассказ:
— Ну вот, патрульный говорит шефу, что-де не удивительно. Он бы и сам спятил, сидя в одиночестве в диспетчерском центре среди дремучего леса. Начальник отделался кратким замечанием, что, мол, тот прекрасно знает, за что оказался в изоляции, и вообще не время ахать над сумасшедшим, когда угроза нависла над всей страной и всеобщей безопасностью. «Немедленно закрыть!» — говорит, а патрульный ему: «Шеф! — говорит. — Буковки-то по два километра высотой, а вся надпись длиной тридцать!» — «Ничего не поделаешь, — бьет начальник кулаком по столу. — Валить все подряд, весь район». — «Но это шесть тысяч гектаров прекрасного старого леса! Всего нам не использовать, не хватит перерабатывающих мощностей, древесина погибнет. Это же огромные потери!» — возражает патрульный. «А ты знаешь, что будет, если они прилетят? Они же могут прочесть и понять! А ты толкуешь о потерях. Что толку, если будет лес, да не будет нас! Ты же знаешь, какие они раздражительные! Если надпись хорошо видна с большой высоты, то они ни на минуту не усомнятся, что это сделано специально для них!» — Ну и что дальше? — спросила девушка.
— Того парня, что из леса, поместили в клинику. А лес валят сплошняком.
— Начальник был прав. Прочли бы и обиделись. Хороши б мы были!
Они встали и направились к выходу. Столовая пустела, заканчивалась обеденная пора. Снеер тоже встал и пошел искать корпус номер два, где его должны были подвергнуть каким-то испытаниям. Он полагал, что это не будет походить на разрядизационные испытания для поднулевиков, в которых он неоднократно участвовал от имени своих клиентов. Однако то, что произошло в корпусе номер два, вообще не имело ничего общего с тестовыми исследованиями. Он отвечал на вопросы, исходя при этом из предположения, что ответы заранее известны вопрошающим. Они действительно знали о нем много, доказательством Чему мог быть, например, вопрос, заданный одним из собеседников:
— Когда-то ты выразился в том смысле, что общественная система, действующая в Арголанде, тебя вполне устраивает и ты вовсе не хотел бы, чтобы она в какой-либо степени изменилась. Ты по-прежнему придерживаешься этого мнения?
— Я так говорил, — ответил Снеер, — потому что мое материальное положение и доходы были обусловлены существованием именно такой системы.
— Мотивы не имеют значения, — усмехнулся спрашивающий. — Ты должен быть полностью убежден, что в Арголанде не следует и нельзя ничего изменить, ибо любое изменение может привести к всеобщему краху, а теперь, когда ты здесь, такая катастрофа самым непосредственным образом коснулась бы именно тебя. Так ты убежден или нет, что в обществе Арголанда любой ценой следует поддерживать равновесие?