Предрассветная тьма
Шрифт:
Встретившись друг с другом, мы обнимаем друг друга. Она хватает меня, так крепко сжав, что я не могу вздохнуть полной грудью. Она целует меня в лоб, щёки, благодаря Бога, потому что она не может даже поверить в то, что он привёл меня домой, так как она теряет самообладание. Я кладу голову ей на плечо и, уставившись, смотрю на фары остановившейся машины. Меня освободили, но в чём польза свободы для птицы, у которой нет крыльев?
Глава 32
Ава
День седьмой — дома
«Мой
А вместо меня мёртв он. Они ждали до утра, чтобы рассказать мне, а если бы я не спросила, где он, я не знаю, как долго они ждали бы. Его убили. На нём было достаточно наркотиков, чтобы его посчитали наркодилером, поэтому расследование дальше не пошло. Полиция списала это на неудачную сделку. Но мне лучше знать.
Я знаю, что это сделал Макс, и это доказывает, что он любил меня. Брэндон собирался их убить и забрать страховые деньги. Макс защищал не только меня, но и мою семью — моего отца, который убил его семью — он спас от смерти даже моего отца, а что может быть более бескорыстно, чем защищать своего врага? Думаю, Макс знал, что он отпустит меня, и он не хотел, чтобы я страдала от потери так же, как и он.
Это и есть любовь.
И она ушла, навсегда.
В дверь моей спальни стучат прежде, чем я слышу, как поворачивается ручка, дверные петли скрипят.
— Ава, милая? — от глубокого южного акцента отца меня охватывает чувство комфорта. Он входит с улыбкой, полной сочувствия, на морщинистом лице. — Ты же знаешь, что я люблю тебя.
— Конечно.
— Но… — почесав свою седую бороду, он пересекает комнату и садится на край моей кровати. — Я пытаюсь проявить понимание, правда, но мне нужно знать, кто был тот человек.
— Я не знаю, кто это был.
И это не ложь. Я не знаю, кем он был за пределами той комнаты. Папа делает глубокий вдох и закрывает глаза. Я вижу, как он сглатывает и выдыхает.
— Ава. Ты не помогаешь мне, отказываясь говорить. Я найду его.
Я качаю головой.
— Ты не сможешь найти призрака, пап.
Он смотрит на меня, сощурившись, на лбу появляются глубокие морщины.
— У меня кончается терпение, Ава.
— Он не сделал мне ничего плохого. Люди, которые сделали, — он убил их. Он меня спас, — я чувствую, как стягивает грудь, горло сжимается. — Он спас меня, папа.
Отец со стоном запрокидывает голову назад и некоторое время смотрит в потолок.
— Пап? — он опускает голову и смотрит на меня. — Что важнее для тебя? Я или месть?
Он хватает меня за ногу и сжимает её.
— Всегда ты. Ты и твоя мама — мой мир.
— Тогда оставь его в покое. Если ты убьёшь его, это сломает меня. Пожалуйста, папа.
Закрыв глаза, он тяжело вздыхает, хватает меня и притягивает к своей груди.
— Ты просишь у меня чертовски много.
— Я знаю.
Он держит меня ещё несколько минут. Я слышу, как у него в груди сердито колотится сердце, потому что я только что попросила человека, который живёт ради крови и возмездия, простить — отпустить. Не говоря ни слова, он встаёт и идёт к двери.
— Только ради тебя, Ава… — папа открывает дверь, тихо закрывает её за собой, и вот я лежу одна со своими мыслями. Я пытаюсь мечтать, я пытаюсь читать, я пытаюсь заняться хоть чем-нибудь, лишь бы не думать о Максе, и терплю поражение. Наконец, я решаю принять ванну и, спотыкаясь, иду в ванную, включаю воду и наблюдаю, как вода течет из крана.
Я сижу на ступеньках у мраморной ванны. Опустив руку в теплую воду, я слушаю эхо заполняющей глубокую ванну воды. Эта ванная больше, чем гостиные большинства людей. Она открытая и роскошная — это то, что я когда-то принимала как само собой разумеющееся. В динамиках под потолком играет музыка. Я смотрю на своё отражение в зеркалах, окружающих ванну. Мой взгляд задерживается на хрустальной люстре, висящей в центре над массивной с льющейся через край водой ванной, и я смеюсь. Такое расточительство, такие ненужные вещи. И все они куплены на кровавые деньги.
Сто шестьдесят восемь часов. Семь дней. Вот сколько я уже дома. Столько я в «безопасности».
Я поворачиваю кран и скидываю халат, затем вхожу в обжигающую воду. Шипя на небольшое жжение, я погружаюсь в неё. Хорошо, что я чувствую боль, потому что без Макса я онемела. Я наклоняюсь назад на край ванны и смотрю перед собой на отражение пола на потолке. Я должна была бы узнать ту девушку в отражении, но я не знаю, и правда в том, что я никогда её не знала. Так же, как и всё в этой семье, я провела свою жизнь как хамелеон.
Любой, кто смотрел на меня, должно быть думал, что я счастлива; как они могли думать иначе? Я была черлидером. Популярной. Красивой. Я улыбалась, но я вела себя так — я была таким человеком, потому что от меня этого ждали, а когда внутри у тебя хаос, ты просто хочешь, чтобы снаружи всё выглядело в порядке. Ты улыбаешься, и никто не спрашивает у тебя, в чём дело, но когда ты плачешь — о, когда ты плачешь, люди не оставляют тебя в покое.
Та девушка, которая прямо сейчас смотрит на меня, она не улыбается, потому что не умеет. Она устала. Она разрушена изнутри. Та девушка, которой я была долгое время, и так больно, наконец, её видеть. Она заставляет меня чувствовать стыд, чувствовать себя глупой и потерянной. Что со мной было не так? Почему из всех людей в мире это случилось со мной — нет, не имеет значения, что это случилось со мной, почему это, чёрт возьми, вообще произошло с кем-то? И почему мы позволяем этому разрушать нас? Зачем мы скрываем свои шрамы? Я скажу, почему: потому что шрамы уродливы, вот чему нас учат. О, притворяйся, что ты счастлив, делай вид, что ты совершенен, потому что никому не нужен хаос. Но шрамы — история нашей жизни. Хорошее, плохое — вот что нас определяет, как бы то ни было, и Макс учил меня, что если бы только мы были более открытыми, мы нашли бы людей, которые по-настоящему любили бы нас, и нас не беспокоили бы так те, кто не может понять, что истинная красота — в недостатках. А если бы мы все были идеальны, красоты не существовало бы вовсе.
Я глубже погружаюсь в воду, пока вода не достаёт до носа. Закрыв глаза, я вижу Макса. Его улыбку. Его слишком тёмные глаза, которые знали меня до того, как я сама узнала себя. Грудь сжимается, и эта темнота накрывает меня. Она пробирается сквозь мои мысли как паук, опутывая мои чувства шелковыми нитями печали. И я плачу. Я всхлипываю. Моё сердце снова и снова разбивается, потому что он бросил меня. Он спас меня, только чтобы убить своим уходом. Он стал призраком, а любить призрака — жалкий способ, которое находит сердце.