Предрассветная тьма

Коул Стиви Дж.

— Я по тебе скучаю, — говорю я пустоте, потому что она не станет со мной об этом спорить.

Любовь…

Если вы думаете об этом, любовь — это сила, которая движет всем этим миром. Почти всё в жизни крутится вокруг любви. Большинство людей ищут её как наркоман, отчаянно ищет дозу. И теперь я знаю почему. Если вы когда-нибудь найдёте настоящую любовь, вы её ни с чем не спутаете. В тот момент, когда вы найдёте кого-то, чьё простое присутствие может успокоить вас, кто может заставить даже самые ужасные ситуации казаться обнадёживающими, терпимыми, ваша душа скажет: «И вот ты здесь». И когда это происходит, ничто — правильное или неправильное — не сможет заставить вас поверить,

что вы им не принадлежите. В мире, где ничто не имеет смысла, где время от времени всё меняется, обладание чем-то, что вы знаете, останется неизменным в вашей жизни, пока вы не испустите последний вздох, ну, это то, что делает существование реальной жизнью.

Но мне сказали: этот человек мне не подходит.

Этот человек ужасен для меня.

Этот человек для меня плохой.

Если всё дело в этом, я бы лучше просто существовала. Для того чтобы знать ту любовь, которую даже Шекспир не мог описать, и неспособность владеть этой любовью, то есть смертью. Я могу уйти из этой комнаты, но всё равно буду пленницей, потому что с Максом осталась часть меня, которой никто никогда не будет обладать. И пока она с ним, я могу сидеть взаперти в подвале, потому что жизнь без него всё равно лишь существование. Это дымовая завеса свободы. И нет ничего более трагичного, чем быть вынужденным притворяться, что ты живёшь, когда едва можешь дышать.

Раздается громкий звук нот, когда я стучу по клавишам, и я закрываю лицо руками. Я хочу кричать, но вместо этого я провожу пальцами по своим волосам и плачу. Мне говорили, что это мучительное чувство потери всего лишь реакция на травму от всего этого. Что со временем я увижу его таким, какой он есть: преступником, манипулятором, ужасным человеком, который использовал меня.

Но я знаю, что это ложь.

Он убил ради меня.

Он меня любил.

Мои рыдания эхом отражаются от высокого потолка. Я пытаюсь контролировать себя, я пытаюсь успокоиться, потому что в жизни случаются вещи похуже. Так и есть… но эти вещи просто приходящие. Ужасные части вашей жизни — даже то дерьмо, которое я пережила в детстве, — были мимолётным моментом времени, но никогда больше не увидеть Макса, ну, это пожизненное заключение, так что, может быть, нет ничего хуже. Он живой человек, заключённый в фальшивую смерть. И я ненавижу это.

Над головой мигает свет. Я быстро вытираю слёзы со своих щёк и смотрю на дверь. Мама пробирается через большую комнату, завязывая пояс на халате. Она всё ещё в полусонном состоянии, её глаза на самом деле ещё закрыты.

— Дорогая, ты почему не спишь?

Я качаю головой и плачу ещё сильнее, мои плечи дрожат при каждом тяжёлом вдохе.

— Я не могу спать, — говорю я.

Её руки обнимают меня, и я придвигаюсь к ней. Это чувство комфорта, неугасающей любви можно найти только в объятиях матери, и я впитываю это чувство, слишком хорошо зная, что однажды не смогу больше этого сделать.

Кажется, это единственное, о чём я могу думать в последнее время — что однажды я потеряю всех, кого люблю. Макс уже потерял всех, кого любит…

— Милая… — она сжимает меня, и я вдыхаю её знакомый запах, от которого плачу ещё сильнее. — О, Ава, — шепчет она. — Я знаю, что всё это трудно понять. Я знаю, что это, должно быть, трудно. Мне тяжело, но… — она делает шаг назад и вытирает слёзы с моего лица. — Я много думала об этом, и дело в том… — на лице мамы появляется понимающая улыбка. — Ну, если ты любишь его, что ж, ты любишь его. Не так ли? И с этим ничего нельзя поделать.

Я киваю, зарываюсь лицом в её плечо. Мне девятнадцать лет, а я рыдаю на плече своей матери как семилетний ребенок со сломанной ногой, но ведь это то, в чём матери лучше всех, не

так ли? Утешает тебя, когда никто другой не может. Понимает то, что никто не смог бы понять.

— И ты чувствуешь вину? — спрашивает она.

— Боже, да, — я сдерживаю слёзы, которые, кажется, никогда не прекратятся. — Потому что я не должна любить его, но ты права, я ничего не могу поделать. Я не хочу ничего с этим делать.

Она потирает мои плечи рукой и кивает, снова прижимая меня к своей груди и крепко обнимая меня.

— Нет, ты не можешь помочь тому, кого любишь. Любовь — это не то, что мы контролируем. Я верю в это каждой частичкой моей души. И ты не должна чувствовать себя виноватой за то, что не можешь контролировать.

— Он плохой человек.

— Может быть, но твой отец тоже, — шепчет она. — И сейчас мы обе любим его, не так ли? — я смотрю на стену, моя голова на её груди, её рука скользит по моей спине. — Ава, всё, что имеет значение, это если он плохой для тебя. Это может звучать эгоистично и неправильно во всех отношениях, но это действительно всё, что имеет значение в любви. Он плохой человек для тебя? Потому что единственное, что я поняла за сорок восемь лет своей жизни, это то, что у любви нет принципов, поэтому ты не можешь надеяться, что когда-нибудь тебе удастся объяснить это.

У любви нет принципов… Никогда не слышала более правдивого утверждения, потому что любви всё равно, обещан ли ты кому-то другому, молод ты или стар, проповедник ты или пленник, когда она вонзает свои изогнутые когти в твою плоть, что ж, это навсегда.

Глава 36

Макс

Свежий весенний утренний ветерок заставляет мурашки бегать по моей голой коже. Я потягиваюсь перед тем, как сесть на причал, опустив ноги в холодную воду, затем достаю последнюю сигарету из пачки и зажигаю её. Я сильно затягиваюсь и смотрю на безмятежное озеро, перекатывая тлеющую сигарету между пальцами. Скорее всего, она читает… или, быть может, она делала это только потому, что ей больше нечего было делать.

Я даже не знал её. На самом деле, не знал. Я знал оболочку человека, но это не меняет того факта, что меня тянуло к ней. Какие-то частички неё глубоко отражали мою собственную душу… но ничего из этого не имеет значения. Я разрушил её.

Ещё одна глубокая затяжка, никотин обволакивает мои лёгкие. Я смотрю, как дым поднимается от моих губ. В последнее время всё, что я могу делать, это размышлять о своей жизни. О том, кем я стал. О Лиле, обо всех девушках, которых я раздевал, о людях, которых я убил, но в основном об Аве. Я часто задавался вопросом, почему я? Но вскоре я понял, что ненависть к самому себе не поможет изменить ситуацию.

Я докуриваю сигарету, бросаю её в воду и наблюдаю, как рыба срывает ее с поверхности. Я неторопливо иду обратно к дому, наступаю на ветки и слышу, как они ломаются под моим весом. Когда я провожу рукой по изношенным деревянным перилам, ведущим к крыльцу, щепка вонзается мне в кожу, и я резко отдёргиваю руку, ругаясь про себя. Я беру кусок дерева из-под моей ладони и открываю входную дверь.

Свет здесь не горит. Тёплое летнее солнце льётся из окон, и я вижу пыль, кружащуюся в воздухе. Я делаю глубокий вдох и кашляю. Воздух здесь ещё спёртый и затхлый. Я пробыл здесь всего неделю, и у меня не было достаточно времени, чтобы убрать вонь из этого дома. Я пересекаю зал, иду в столовую и замираю в дверях. Мой взгляд останавливается на коврике под обеденным столом. Если бы я положил его назад, то дерево под ним всё равно осталось бы немного обесцвеченным, в том месте, где была смыта кровь.