Предрассветные миражи

Муратова Ника

Андрей решил, что самое благоразумное — это молчать. Все равно спорить бесполезно. Они просидели недолго — начинало темнеть и Кристина заторопилась. Несмотря на браваду, ехать по темным, неосвещенным дорогам ей вовсе не хотелось. Детишки вновь бежали за машиной, улюлюкая и размахивая руками, Кристина помахала им в ответ и прибавила газу. Нервно взглянув на часы, она вновь начала свои гонки, выжимая из автомобиля все предельные скорости.

Вечером Андрей не поленился сходить в бизнес-клуб отеля и поискать в Интернете цитату из Ремарка. И нашел. Диалог героев о женщине-фрагменте заканчивался так:

«Это самое лучшее. Это возбуждает фантазию. Таких женщин любят вечно. Женщины определенно-законченные быстро надоедают. Цельно-совершенные

тоже. Фрагменты же — никогда».

Глава 20

Они ехали по обычному маршруту — по Борокко драйв к госпиталю. Кристина везла с собой собранные женами дипломатов посылки, лекарства от христианских миссионеров, одежду из магазинов поношенной одежды, в общем, как обычно, набрала с миру по нитке, чтобы не ехать с пустыми руками. Она время от времени поглядывала на Андрея, который был необычно молчалив и хмур. На лице его застыло, словно маска, странное выражение. Он делал вид, что смотрит в окно, но на самом деле Кристине показалось, что он просто избегает ее взгляда. Она едва заметно улыбнулась. Милый мальчишка. Милый, наивный и такой неприспособленный к жизни. С неиспорченной душой, такой впечатлительный. Давно она не встречала таких. С одной стороны — отчаянно стремится жить, как ему внушили с детства, пытается оправдать надежды семьи, с другой — сам не осознает, как легко поддается на все новое. Он словно губка впитывает жизненные впечатления и загорается при малейшем намеке на неизведанное. Хотя и тщательно пытается скрыть это. Похоже, жена его совсем другого склада. Да и в его тамошней жизни нет места неизведанному. Он вступил на опасную тропу. Еще немного, и Андрей, как и она когда-то, уже не сможет жить другой жизнью. Сейчас тростинка только тлеет, еще можно затушить огонь, и она не разгорится. Но если оставить воздействие высоких температур — пожара не избежать. Пересаживать тепличное растение всегда опасно. Оно может приняться на другой почве и зацвести по-новому, даже, возможно, более пышно и красиво. Но может и погибнуть, не справившись с новыми условиями. Нужен ли Андрею такой риск? Он имеет в руках синицу — спокойную, уравновешенную жизнь, четкое завтра, удовлетворяющее сегодня. А сейчас, даже сам того не осознавая, оказался у черты, перейдя которую он сможет одним махом перечеркнуть всю свою жизнь. Не стоит допускать этого. Сам он сейчас не решится на опасный шаг. Если только она не подтолкнет. Но она не будет этого делать. Даже если ей этого очень хочется. Даже если она с трудом сдерживает себя, борясь с постоянным желанием дотронуться до него, ощутить его кожу, его пульс, биение его сердца. Почему-то ей казалось, она была даже уверена, что стук его сердца обязательно совпадет с ее ритмом. Но проверять она не будет. Просто не имеет права. Пусть все остается, как есть.

…Андрей действительно избегал смотреть на Кристину. Новости, полученные им с утра, не просто ошеломили его, они повергли его мысли в полный хаос. Он ничего не понимал. Что? Как? Почему? Зелотов прислал ему телефонограмму, где просил, вернее, приказывал изменить тактику, оставить Кристаллинских в покое и уезжать как можно скорее. Одному. Ладынин перечитал телефонограмму раз десять, так ничего и не поняв. Как это — оставить Кристаллинских в покое? Они же сейчас в самой кризисной ситуации, и еще пару дней назад ему было велено вывозить их ближайшим рейсом с чистыми документами. Он позвонил Зелотову. Решил, что не совсем точно понял инструкции. Оказалось, что правильно. Тот четко, сухим тоном повторил приказ: «Андрей, ситуация коренным образом изменилась, и ты должен соблюдать позицию нейтралитета, невмешательства». Занудный голос Валерия Марковича до сих пор звучал у него в ушах.

— Ее посадят в тюрьму! Я не могу ее оставить! Вы же сами говорили — это наши граждане!

Слова Андрея тонули в бесконечности телефонных проводов.

— С ней все будет хорошо. Наши коллеги из австралийского посольства позаботятся об этом, мы передадим им полномочия. Все уже обговорено. Андрей, твое присутствие там становится нежелательным. И Кристаллинская должна остаться там. Ее вывезут позже. Это

окончательное решение и обсуждению не подлежит. Надеюсь, ты понимаешь, что я имею в виду? Я четко выразился? Все. У меня встреча, я должен идти. Увидимся в Москве.

Гудки.

Их билеты были на завтра. Он бы мог, невзирая ни на что, вывезти ее. Но тут Тиффани тоже преподнесла сюрприз — неожиданно сообщила ему, что риск задержки на паспортном контроле у Кристины еще остается. Стоит подождать еще несколько дней, и тогда она получит на руки все необходимые справки от полиции, что все чисто.

— Тиффани, но вы же говорили, что надо уезжать как можно скорее, так безопаснее?

— Ситуация изменилась, Эндрю. Вам придется подождать. Меняйте билеты, если не хотите застрять на таможне и потерять деньги.

И здесь то же самое. Ситуация изменилась. Да что такое случилось, что вдруг, внезапно, ситуация изменилась? Разом. Везде. И все — против Кристины. Если он уедет, ее могут посадить. Он вспомнил, как она выглядела, когда они вытащили ее из тюрьмы в последний раз. Как бы она ни храбрилась, шок от потрясения был ясно написан на ее лице. Еще одного раза она не выдержит. Да и некому будет мчаться к ней с юристом, чтобы вызволить. Нет, это невозможно. Он пытался еще раз дозвониться до Зелотова, но секретарь постоянно говорила, что он занят или отсутствует. Андрей позвонил в авиаагентство и попросил их опять перенести бронь. Самолет в Сингапур вылетал в понедельник и четверг. Сняв бронь с четверга, он выигрывал еще целых три дня. Возможно, Тиффани успеет получить от полиции то, что хочет. Иначе…

Только вот как он скажет об этом Кристине? Как скажет, что ему приказали ее бросить? Он попробует сделать максимум за эти несколько дней. Хотя у него в запасе лишь четверг и пятница, потом выходные, никто не работает. Ну ничего. Он сумеет. Он поднимет на ноги всех и вся. Он превысит полномочия. Пригрозит властям. Заставит их раскрыть карты.

Утром в четверг ему позвонили из австралийского посольства. Это был заместитель австралийского верховного комиссара. Андрей раньше уже встречался с Дэвидом Мирлином. Это был приятный высокий мужчина, с седыми висками и молодым лицом. На том совместном обеде они очень мило поговорили, не затрагивая особо политику. Но на этот раз Дэвид позвонил ему с весьма четкой целью.

— Вы ведь уезжаете сегодня, господин Ладынин? — спросил он так, словно вопрос этот был решен бесповоротно.

— Нет, я поменял билеты. Теперь мой вылет в понедельник.

Андрей поджал губы, неприятно удивившись вмешательству Дэвида в его дела.

— Я заеду к вам в отель, Андрей. Прямо сейчас. Нам надо срочно поговорить.

Он приехал буквально через пятнадцать минут. Такой же подтянутый, как и в прошлую встречу, только выражение лица более напряженное и официальное.

— Ваше правительство и непосредственно ваше начальство уполномочило нас заняться вопросом Кристаллинской, что мы и делаем в данное время. А вам, насколько нам известно, предписано уехать. Разве не такова была договоренность с вашим департаментом?

— Планы изменились. Я не могу уехать, пока не вывезу Кристаллинскую из страны.

— Политическая ситуация такова, уважаемый господин Ладынин, что ваше присутствие и тем более вмешательство сейчас очень нежелательно. Поэтому вы сегодня же должны уехать. Это не мое решение, это решение, принятое между нашими посольствами. Вы согласовали свою задержу в ПНГ с начальством?

Андрей молчал. Ему дали ясно понять, чтобы он не медлил. Он нарушал приказ. Унижаться перед Дэвидом и пускаться в объяснения совершенно не хотелось.

— Но я уже сдал билеты, — сделал он последнюю попытку.

— Это не проблема. Мы решим вопрос с местом на рейсе и даже проводим вас сегодня. Ваш рейс в три часа, в час я заеду за вами в отель.

— Тогда сделайте два места. Кристаллинская поедет со мной.

— Насколько я знаю, у нее не все в порядке с документами, господин Ладынин. Ее могут не выпустить.

— Ничего. Мы можем попытаться. А вдруг выпустят.

Дэвид сделал паузу. Неподвижное лицо вышколенного дипломата ничего не выражало. Взгляд оставался жестким.