Председатель КГБ Юрий Андропов
Шрифт:
Из кабинета вышел Крючков - один из самых близких и преданных Андропову сотрудников. Дружески раскланявшись с ним, я вошел к Андропову. Улыбаясь, он, как всегда,
Semandropov
когда мы оставались наедине, предложил сбросить пиджаки и "побросаться новыми проблемами".
По мере моего рассказа о сложностях, возникающих с состоянием здоровья Брежнева и его работоспособностью, особенно в аспекте ближайшего будущего, улыбка сходила с лица Андропова, и во взгляде, в самой позе появилась кая-то растерянность. Он вдруг ни с того, ни с сего начал перебирать бумаги, лежавшие на столе, чего я никогда не видел ни раньше, ни позднее этой встречи. Облокотившись о стол и как будто ссутулившись, он молча дослушал до конца изложение нашей, как я считал, с ним проблемы.
Коротко, суть поставленных вопросов сводилась к
Андропов довольно долго молчал после того, как я закончил перечислять свои вопросы, а потом, как будто бы разговаривая сам с собой, начал скрупулезно анализировать положение, в котором мы оказались. "Прежде всего, - сказал он, - никто, кроме вас, не поставит перед Брежневым вопроса о режиме или средствах, которые он использует. Если я заведу об этом разговор, он сразу спросит: "А откуда ты знаешь?" Надо ссылаться на вас, а это его насторожит: почему мы с вами обсуждаем вопросы его здоровья и будущего. Может появиться барьер между мной и Брежневым. Исчезнет возможность влиять на него. Многие, например Щелоков, обрадуются. Точно так же не могу я вам ничем помочь и с удалением Н. из его окружения. Я как будто бы между прочим рассказал Брежневу о Н" и даже не о ней, а о ее муже, который работает в нашей системе и довольно много распространяется на тему об их взаимоотношениях. И знаете, что он мне на это ответил? "Знаешь, Юрий, это моя проблема, и прошу больше ее никогда не затрагивать". Так что, как видите, - продолжал Андропов, - мои возможности помочь вам крайне ограниченны, их почти нет. Сложнее другой ваш вопрос - должны ли мы ставить в известность о складывающейся ситуации Политбюро или кого-то из его членов? Давайте мыслить реально. Сегодня Брежнев признанный лидер, глава партии и государства, достигшего больших высот. В настоящее время только начало болезни, периоды астении редки, и видите их только вы и, может быть, ограниченный круг ваших специалистов. Никто ни в Политбюро, ни в ЦК нас не поймет, и постараются нашу информацию представить не как заботу о будущем Брежнева, а как определенную интригу. Надо думать нам с вами и о другом. Эта информация может вновь активизировать борьбу за власть в Политбюро. Нельзя забывать, что кое-кто может если не сегодня, то завтра воспользоваться возникающей ситуацией. Тот же Шелепин, хотя и перестал претендовать на роль лидера, но потенциально опасен. Кто еще?
– размышлял Андропов.
– Суслов вряд ли будет ввязываться в эту борьбу за власть. Во всех случаях он всегда будет поддерживать Брежнева. Во-первых, он уже стар, его устраивает Брежнев, тем более Брежнев со своими слабостями. Сегодня Суслов для Брежнева, который слабо разбирается в проблемах идеологии, непререкаемый авторитет в этой области, и ему даны большие полномочия. Брежнев очень боится Косыгина, признанного народом талантливого организатора. Этого у него не отнимешь. Но он не борец за власть. Так что основная фигура - Подгорный. Это - ограниченная личность, но с большими политическими амбициями. Такие люди опасны. У них отсутствует критическое отношение к своим возможностям. Кроме того, Подгорный пользуется поддержкой определенной части партийных руководителей, таких же по характеру и стилю, как и он сам. Не исключено, что и Кириленко может включиться в эту борьбу. Так что, видите, претенденты есть.
Вот почему для спокойствия страны и партии, для благополучия народа нам надо сейчас молчать и, более того, постараться скрывать недостатки Брежнева. Если начнется борьба за власть в условиях анархии, когда не будет твердого руководства, то это приведет к развалу и хозяйства, и системы. Но нам надо активизировать борьбу за Брежнева, и
Semandropov
здесь основная задача падает на вас. Но я всегда с вами и готов вместе решать вопросы, которые будут появляться".
Андропов рассуждал логично, и с ним нельзя было не согласиться. Но я понял, что остаюсь один на один и с начинающейся болезнью Брежнева, и с его слабостями. Понял и то, что, Андропов, достигнув вершин власти, только что, войдя в состав Политбюро, не хочет рисковать своим положением. С другой стороны, он представлял четко, что быть могущественным Андроповым и даже вообще быть в Политбюро он может только при руководстве Брежнева. Что я не понял в то время, так это то, что разговорами о благе партии и народа, благополучии моей Родины, любовь к которой я впитал с молоком матери, пытались прикрыть свои собственные интересы. И долгие годы я искренне считал, что выполняю свой долг перед народом, обеспечивая
До сих пор я не могу до конца выработать своего отношения к той ситуации, которая складывалась в связи с болезнями Брежнева, Андропова и Черненко. С позиций врача я честно выполнил свой долг и не нарушил клятву Гиппократа. Но не идет ли врачебный долг в противоречие с долгом гражданина? Конечно, и здесь моя совесть чиста, учитывая, что в конце 70-х годов о состоянии здоровья Брежнева, развале его личности знали не только Андропов, но и Суслов, и Устинов, и Черненко, и Тихонов, и некоторые другие члены руководства...
После состоявшегося разговора с Андроповым я решил, выбрав подходящий момент, еще раз откровенно поговорить с Брежневым. Воспользовавшись моментом, когда Брежнев остался один, о чем мне сообщил Рябенко, искренне помогавший мне все 15 лет, я приехал на дачу. Брежнев был в хорошем состоянии и был удивлен моим неожиданным визитом. Мы поднялись на 3-й этаж, в его неуютный кабинет, которым он пользовался редко. Волнуясь, я начал заранее продуманный разговор о проблемах его здоровья и его будущем.
Понимая, что обычными призывами к соблюдению здорового образа жизни таких людей, как Брежнев, не убедишь, я, памятуя разговор с Андроповым, перенес всю остроту на политическую основу проблемы, обсуждая его возможности сохранять в будущем позиции политического лидера и главы государства, когда его астения, склероз мозговых сосудов, мышечная слабость станут видны не только его друзьям, но и врагам, а самое главное - широким массам. Надо сказать, что Брежнев не отмахнулся от меня, как это бывало раньше. "Ты все преувеличиваешь, - ответил он на мои призывы.
– Товарищи ко мне относятся хорошо, и я уверен, что никто из них и в мыслях не держит выступать против меня. Я им нужен. Косыгин хотя и себе на уме, но большой поддержкой в Политбюро не пользуется. Что касается Подгорного, то он мой друг, мы с ним откровенны, и я уверен в его добром отношении ко мне (через 3 года он будет говорить противоположное). Что касается режима, то я постараюсь его выполнять. Если надо, каждый день буду плавать в бассейне. (Только в этом он сдержал слово, и до последних дней его утро начиналось с бассейна, даже в периоды, когда он плохо ходил. Это хоть как-то его поддерживало.) В отношении успокаивающих средств ты подумай с профессорами, что надо сделать, чтобы у меня не появлялась бессонница. Ты зря нападаешь на Н. Она мне помогает и, как говорит, ничего лишнего не дает. А в целом, тебе по-человечески спасибо за заботу обо мне и моем будущем".
Насколько я помню, это была наша последняя обстоятельная и разумная беседа, в которой Брежнев мог критически оценивать и свое состояние, и ситуацию, которая складывалась вокруг него. Действительно, почти год после нашего разговора, до середины 1974 года, он старался держаться и чувствовал себя удовлетворительно".
В высшей степени интересные воспоминания, не правда ли? Нам уже приходилось цитировать многих свидетелей деятельности Андропова и его сотоварищей по Политбюро, но таких откровенных и к тому же выразительных подробностей не приводил никто. От-
Semandropov
части умалчивали, отчасти не хватило способностей. Как ни покажется кое-кому странным, но "вспоминать" как следует нужно тоже с умом, отделяя важное от неважного. Чазов сумел это превосходно, поэтому к его мемуарам нам придется возвращаться еще не раз.
Теперь о цитированном отрывке. Ну, то, что в верхних кругах правящей власти всегда (или почти всегда) идет осторожная борьба за передел этой власти, плетутся взаимные интриги, это понятно. В этом смысле кремлевская верхушка не составляла никакого исключения, напротив - поскольку законность правопреемствования в Коммунистической партии и в Советском правительстве были довольно условны и в правовом смысле плохо определены, то здесь подобного рода интриги должны быть особенно сильны. Что и наблюдалось во все годы советской истории, даже отчасти при Ленине и Сталине.
Это понятно. Некоторое иное следует пояснить. О Щелокове совсем не зря беспокоился дальновидный и осведомленный Андропов. Он пользовался точными данными, что тот был истинным любимчиком Г енерального и пользовался его полным и давним доверием. Щелоков, возглавивший органы МВД еще с 1966 года, платил своему старшему товарищу и покровителю тем же. Соперничество между милиционерами и чекистами шло аж с 1918го, и ничего удивительного в том нет (в Соединенных Штатах соперничают ФБР и ЦРУ и т.п.). Иное дело, что в Советском Союзе ГПУ-КГБ слишком довлели над МВД, это вызывало обиды. Щелоков, человек деятельный и предприимчивый, много сделал для поднятия авторитета милиции и иных своих служб. Например, вскоре после его прихода на руководство МВД зарплата офицеров там была приравнена к Министерству обороны и КГБ, для милиции сшили новую и красивую форму и т.д. Это повысило авторитет Щелокова в МВД и увеличило опасения Андропова.