Председатель
Шрифт:
Пусть будет проклято и забыто прошлое!
Угу. Забыто. Почти вся мелкая шушера, выпущенная временными, немедленно принялась за старое. Хорошо хоть наверху хватило мозгов не выпускать сидевших по серьезным статьям, но кое-где они сумели вырваться сами в момент освобождения политических. В Москве-то все прошло гладко, а вот в Питере или Одессе нет…
— Последние новости из Питера знаешь? — как будто услышав его мысли, спросил Федоров, ставя на стол стаканы в подстаканниках и чайник.
Митя помотал головой и улыбнулся — небось, градоначальнику подавали уже в стаканах,
— Милюков, зараза, заявление союзникам сделал, дескать, будем воевать до победного конца. Или до последнего солдата. Так едва правительство не скинули.
— С чего это? — дело наведения порядка в Москве порой не оставляло времени на сон, так что и от политических событий Митя отстал.
— Так никто воевать не хочет. Так, терпят, лишь бы немца дальше не пустить, а не эти вот милюковские проливы, без которых он жить не может. Ну, побузили, состав министров перетасовали. Заодно линкоры переименовали — теперь вместо императоров “Воля”, “Демократия” и “Свобода”. А! Керенского помнишь?
— Керенского… Вроде у дяди Коли в “Правозащите” был такой адвокат, потом в Думу выбрали.
— Ага, он самый. Так он в правительстве, министр юстиции нынче.
— Погоди, так Исполком же всех депутатов от Союза Труда предупредил, чтоб не лезли?
— Вот все и не лезут, а этот полез, — дуя на чай неодобрительно сообщил Федоров.
— Исключат, как думаешь?
— Должны. Дисциплина все-таки. Пусть и дальше сами в дерьме мажутся, а нам незачем.
Чай допить они успели под мечтания о том, как вернутся к своим занятиям, когда милиция заработает как следует. Иван твердо намеревался учиться дальше:
— Ты вон, ученый человек, а у меня только Пречистенские курсы да подпольные университеты. А нам очень образованные люди нужны, тут я с Михал Дмитричем всем сердцем согласен.
— Товарищ Федоров! — дверь без стука распахнул посыльный. — там к товарищу Скамову пришли!
Посетителями оказались трое молодых людей необычного вида.
— Мы представители преступной молодежи, — заявил первый. — Хотим организовать союз молодежи из нашей братвы.
— Хотим бросить воровство и всякое такое, — пояснил второй, вихрастый парень.
— Помощь нужна, — широко улыбнулся третий, засветив металлический зуб.
Вот так Митя и оказался на Хитровке. Бывал он тут и раньше, но краешком, а вот в самой гуще не доводилось. Его провели мимо знаменитого дома-утюга, трактира “Каторга”, в переулки между Солянкой и бульварами. На небольшой площади бойко шла торговля съестным — торговки в лохмотьях насовывали покупателям, замотанным в тряпки, нечто горячее. Митя даже подходить поостерегся, мало ли чего они там наловили и едят…Странно, но особняк Морозовых отсюда всего в двухстах саженях, да и другие не бедные места тоже.
Деловые в щегольских сапогах, полуразутые оборванцы, вдоль стенок стараются незаметно проскользнуть хитровские жители…
— Не боись, ты наш гость, не тронут! — подбодрил Митю вихрастый.
В ночлежке, скупо освещенной маленьким оконцем, стоял полумрак, на нарах рядами лежали и переговаривались молодые ребята. Тряпки в углах, закопченый
Ну как собрание… Говорили, почитай, все разом, перебивая друг друга и поминутно переходя на феню. Сразу видно, что не привыкли складно излагать свои мысли, вот если подковать штымпа, стопарнуть клифта или обчистить куреху на замазку… Но большинство давило на то, что раз такая маза, то надо коренным образом менять взгляды и образ жизни. Один даже предложил создать воровской профсоюз, но его засмеяли.
— Все поднято вверх дном. Все рушится, все старое. И нам надо революцию у себя сделать!
Та же эйфория, подумал Митя, листая взятую с соседнего ящика анархистскую брошюрку. Вот скинули царя и сразу новая жизнь, братство и равенство, а завтра они проснутся в той же ночлежке, с теми же дружками и никуда из этой колеи не денутся, пока не попадут в тюрьму. Выдергивать их надо.
— Вот что граждане, разговоры вы хорошие говорите, менять вам жизнь надо, это так. Потому кто готов на такие перемены — жду завтра с утра в Симоновской комендатуре. Будет вам дело, койка в общежитии и паек.
Собрание загудело, в углу даже принялись записывать тех, кто придет завтра — выходило как бы не полсотни чесловек.
Пришло десять.
Их раскидали в милицейские отряды и отправили патрулировать Симоново, где шансов напороться на старых дружков не было. Да и другие патрульные присмотрят. Митя надеялся хотя бы месяц понаблюдать за своими новыми подопечными, но Федоров опять выдернул его и поручил новое дело.
— Да почему мне?
— Ты офицер, с Георгием, другое отношение.
Фильтрацию бывших полицейских и жандармов закончили, часть, как Михеича или гонявшего Митю в детстве Никанорыча уже вернули на службу. А вот тех, кто не прошел сито, было решено отправить на фронт. Дело организовали просто — в полицию же брали только отслуживших, вот в их старые полки и направляли. Жандармский конный эскадрон так просто переименовали в кавалерийскую часть. Прием, проверка документов, сличение с учетными записями военного присутствия, выписка направлений и бумаг на дорогу… Ничего сложного, только долго и муторно. И да, прав оказался Федоров — сколько споров погасло, стоило только Мите скрипнуть портупеей…
В феврале по всем воюющим странам Европы прокатились антивоенные стачки и демонстрации. А в России съезд шел за съездом и состоялся, наконец, первый всероссийский съезд Советов. В Москве, на чем настаивал отец, упирая на то, что сюда гораздо удобнее добираться, да и с продовольствием в городе получше, чем в Питере. Больше тысячи делегатов, из них восемь с лишним сотен от Союза Труда, полсотни кадетов и беспартийные.
От Временного правительства выступать отрядили Керенского, произнесшего экспрессивную речь. Впрочем, о чем она была, Митя не смог бы вспомнить и через полчаса — слишком витиевато, слишком пафосно. Да и обязанностей по охране здания Большого театра, порученной симоновцам, никто с него не снимал. Но съезд внимательно выслушал Александра Федоровича и громко похлопал.