Предсказание
Шрифт:
Затем он с улыбкой оглядел молодого человека:
— Вот видите, как много все-таки значит общее несчастье, — объяснил он. — Вчера вы полагали, что любим я, и потому у вас возникало желание меня убить. Сегодня, когда выяснилось, что любим король, нас сблизило несчастье, и я стал поверенным ваших тайн, а поскольку вам известно, что я никогда не предаю людей, доверившихся мне, вы признались в одолевавшем вас желании убить короля. В конце концов, вы ведь его не убили, не так ли?
— Не убил; только я
— Отлично! — пробормотал принц. — Точно так же, как и я.
— Примерно через два часа, не придя ни к какому решению, я постучался в дверь мадемуазель де Сент-Андре, чтобы упрекнуть ее в бесстыдном поведении.
— И это точно так же, как поступил я, — прошептал принц.
— Мадемуазель де Сент-Андре в своих апартаментах не было.
— А, — заметил принц, — тут сходство пропадает. Мне повезло больше, чем вам!
— Принял меня маршал. Он меня очень любил — по крайней мере, он так говорил. Увидев, до чего я бледен, он испугался.
«Что с вами, Мезьер? — спросил он. — Вы не заболели?»
«Нет, монсеньер», — отвечал я.
«В таком случае, что же вас беспокоит?»
«О монсеньер! Мое сердце переполняют горечь и ненависть!»
«Ненависть, Мезьер, и это в ваши годы? Ненависть плохо вяжется с возрастом любви».
«Монсеньер, я одержим ненавистью и хочу мстить. И я пришел спросить совета у мадемуазель де Сент-Андре».
«У моей дочери?»
«Да, но поскольку ее у себя нет…»
«Как видите…»
«То спрошу совета у вас».
«Говорите же, дитя мое».
«Монсеньер, — продолжал я, — я страстно полюбил одну молодую…»
«В добрый час, Мезьер! — рассмеялся маршал. — Расскажите же мне о вашей любви; слова любви столь же естественны для уст юношей вашего возраста, как естественно для весны, что в садах распускаются цветы. А та, кого вы так страстно любите, отвечает вам взаимностью?»
«Монсеньер, я даже не претендовал на это. Она была настолько выше меня и по рождению и по судьбе, что я лишь обожал ее от всего сердца словно божество и едва осмеливался поцеловать подол ее платья».
«Так это придворная дама?»
«Да, монсеньер», — запинаясь, ответил я.
«И я ее знаю?»
«О да!»
«Хорошо, так с чем же вы пришли, Мезьер? Ваше божество собирается выйти замуж, стать женой другого, и это вас тревожит?»
«Нет, монсеньер, — ответил я, осмелев от гнева, пробудившего во мне эти слова, — нет, женщина, которую я люблю, не собирается выходить замуж».
«А почему?» — спросил маршал, окинув меня беспокойным взглядом.
«Потому что женщина, которую я люблю, открыто стала любовницей другого».
При этих словах, в свою очередь, встревожился маршал.
Он побелел как смерть и, сделав шаг вперед, обратил ко мне тяжелый, цепкий взгляд.
«О ком вы собирались говорить?» — спросил он надломленным голосом.
«Ах, монсеньер, вы прекрасно знаете, о ком! — воскликнул я. — Лишь полагая, что в этот час вы ищете помощника для собственной мести, я собирался говорить с вами о своей».
В этот момент явился капитан гвардии.
«Молчите! — обратился ко мне маршал. — Если вам дорога жизнь — молчите!»
Затем, поскольку маршал пришел к выводу, что еще разумнее, будет, если я удалюсь, он заявил:
«Уходите!»
Я понял, или мне показалось, что я понял. Если бы с королем случилось какое-нибудь несчастье, если бы повинным в этом оказался я и если бы капитан гвардии увидел маршала разговаривающим со мной, он оказался бы скомпрометированным.
«Хорошо, монсеньер, — ответил я, — ухожу».
И я проскользнул в одну из дверей, ведущих к черному ходу, чтобы не столкнуться с капитаном гвардии ни в коридоре, ни в прихожей.
Однако, выйдя и исчезнув из поля зрения маршала, я сейчас же остановился; затем на цыпочках вернулся к двери, отворил ее и приложил ухо к портьере, единственному препятствию, не позволяющему мне видеть происходящее, но зато не мешающему слышать.
А теперь, монсеньер, судите сами, до какой степени я был потрясен и возмущен!
Оказывается, господину де Сент-Андре прислали патент на губернаторство в Лионе!
Маршал же принял должность и почести с покорностью признательного верноподданного, а офицеру было поручено сообщить о милостях, оказанных отцу любовником дочери!
Стоило тому выйти, как я одним прыжком выскочил из укрытия и встал лицом к лицу с маршалом.
Не помню, что я ему сказал, не помню, какими оскорбительными словами клеймил этого отца, торговавшего собственной дочерью, только помню, что после отчаянной схватки, когда я искал смерти, жаждал ее, меня скрутили, связали и руками лакеев позорно высекли розгами!
Сквозь слезы, а точнее, через кровавую пелену, заслонившую мне свет, я увидел маршала, смотревшего на меня из окна своих апартаментов, и тогда я дал страшную клятву: этот человек, распорядившийся высечь розгами того, кто готов был отомстить за него, — этот человек умрет только от моей руки.
Не знаю, от горя или гнева, но я погрузился в забытье.
А когда пришел в себя, то обнаружил, что свободен, и вышел из Лувра, повторяя про себя только что данную страшную клятву. Монсеньер! Монсеньер! — продолжал паж все более неистово, — не знаю, верно ли то, что я всего лишь ребенок: моя любовь и моя ненависть заставляют меня думать нечто противоположное. Но вы же мужчина, вы же принц! Так вот, я еще раз говорю вам то, что я уже сказал: маршал умрет только от моей руки!
— Молодой человек!