Предсказатель прошлого
Шрифт:
– Ужас!
– согласился Константин.
Тут я просто замер и на некоторое время вообще перестал что-нибудь замечать, потому что она улыбнулась. Такая славная, такая удивительная была у нее улыбка: вспыхнули светлые глаза, взмахнули ресницы, лицо чуть запрокинулось, и вся она словно осветилась до самого донышка. Я перевел взгляд на Константина и понял все, что с ним происходит.
...От черного, вымытого поливальными машинами асфальта Ленинградского проспекта поднимался тихий парок. Они шли навстречу далеким огням Шереметьева, и, наверное, она замерзла в своих босоножках, в которых не было ничего, кроме плоских подметок, и в пустяковом детскосадовском
– Если бы люди знали!
– сказала Она.
– Если бы они только представляли!.. И если бы у них было побольше свободного времени, - они обязательно приходили бы сюда по ночам. Да?
Костькин ответ я не запомнил - очевидно, в силу его бессмысленности, впрочем, для Нее и для него самого он был значителен и важен.
...Позже мы оказались в странном помещении, слишком тесном, чтобы оно могло быть названо комнатой, и освещенном так скудно, что, только вглядевшись и различив тяжелые болты, крепящие задранные люки, я понял, что оно представляет собою нечто вроде барокамеры, а может быть, отсек более крупной установки. На трех стенах слабо поблескивали шкалы приборов, было в них что-то тревожащее, чего, однако, я не успел осознать, но только почувствовал; четвертая стена представляла собою экран, и перед ним, касаясь друг друга плечами, стояли Константин и Она. На них были лабораторно-испытательские комбинезоны, знаете, эти, с индикаторными лампочками, ларингофонами, вшитыми аккумуляторами и всем остальным.
– Попробуй еще раз, еще раз, - сказал Константин.
Она приблизилась к экрану, защелкала ручками настройки - экран полыхнул фиолетовым и погас.
– Сколько времени прошло?
– спросила Она. (Она повзрослела, похудела, светлые ее глаза стали громадными.)
– Почти сутки, - сказал он.
– Они уже часов десять как ищут.
– Нужен месяц, чтобы до нас добраться.
– Чепуха!
– бодро воскликнул Константин.
– Они что-нибудь придумают. А мы продержимся на аварийном. Ты что, не веришь, что они придумают?
– Верю, Костенька, - мягко сказала Она.
Где-то вдалеке возник и теперь нарастал, надвигаясь, высокий пульсирующий свист. Страшный толчок швырнул их на пол, стены накренились.
Константин поднялся, пошатываясь, поднял Ее и прижал к себе. Она заговорила, торопясь, сжав ладонями его щеки и глядя ему в глаза:
– Костенька, все равно, что бы ни случилось... Подумать только - мы могли не встретить друг друга! Но мы встретились, я с тобой, - это такое счастье!
– Да... да... да...
– повторял Костька, целуя Ее и пряча лицо в ее стриженых волосах.
Раздался грохот. Они упали, не разжимая рук. В наступившей темноте мы услышали отчаянный крик.
– Пустите меня!
– кричал Константин.
– Она погибла! Пустите!
Мы с Немкой держали его за плечи. "Сейчас, сейчас", - шептал Баранцев и шарил пальцами по панели Коллектора.
Щелчок!
– ...Обыкновенная сметана, - миролюбиво заметил Константин.
– Умник какой!
– в восторге завопил кто-то.
– Пижон!
– подхватил пострадавший мужчина.
– Ихний
Маленькая девушка, привстав на цыпочки, спросила у Костькиной спины:
– Вы сойдете у Аэропорта?
– Пожалуй, мне от Сокола ближе, проходите, - подвинулся Костька и подмигнул: - Я еще тут побеседую с товарищами о теперешней молодежи...
Константин сидел, обхватив голову руками. Больше он никуда не рвался, но лучше бы кричал, чем так молчать.
– Послушайте, - рассудительно говорил профессор Стаканников.
– Будем логичны, друзья мои. Абстрагируемся от конкретных личностей и рассмотрим систему А-Б в общем виде. Если А и Б взаимозависимы, то, поскольку существует А, должна существовать и Б. Если же Б перестала существовать в результате некой катастрофы, то следует только радоваться, что система А-Б не была слишком жесткой.
– Она погибла, - глухо сказал Константин, отняв руки от лица и глядя мимо нас.
– Перестань ты!
– не очень уверенно воскликнул Немка.
– А ты помнишь ее?
– спросил я.
– Как вы на самом деле встретились в метро - помнишь?
– Не помню, - убито сказал Константин.
– В том-то и дело. Вот бабку со сметаной, представь, запомнил, она еще была похожа на нашу соседку тетю Валю.
Тут я должен сказать о себе. То, что произошло, вернее, _могло_ бы произойти с Костькой, произвело на меня потрясающее впечатление. Бог мой, думал я, наверное я тоже встречал эту, вернее, другую _единственную_ девушку и не узнал ее, таких на улицах и в читалке встречаешь человек по пятьдесят на день, - как отгадать, что это _она_? Я лихорадочно перебирал мою жизнь: детский сад - школа - институт, - выискивая _мой решительный момент_, я просто извелся в предположениях и догадках. В жизни не представлял себе, что могу так волноваться.
Баранцев протянул мне электроды, и я надвинул их, еще теплые от Костькиных ушей.
Я подумал, что у Баранцева что-то разладилось: перед нами не возникло никаких картин, ровным счетом ничего. Только от пронзительных "уии-уии" и треска разрядов заложило уши да время от времени выстреливали на экране зеленые молнии. Женька с вдохновенным и терпеливым лицом коротковолновика крутил ручки настройки: я видел, что он вывел чувствительность на максимум и взялся за ручку с надписью "возраст". Повинуясь движению его пальцев, узкий луч ползал туда и обратно по шкале, градуированной от года до тридцати.
– Что же это, Женька?
– не выдержав, спросил я.
– Для тебя, Коля, наверное, чувствительность маловата, - с сожалением сказал Баранцев.
– А постой-ка... Погоди-ка...
И действительно, я увидел себя: я платил в кассу отдела фотопринадлежностей универмага "Военторг".
– Нет у меня мелочи, молодой человек, - сказала кассирша.
– Возьмите лотерейные билеты, всего два осталось, номера ноль три и ноль четыре.
– Куда мне два, - ответил я, - я лучше сока выпью. Один давайте.
– Я протянул руку, взял билет ноль-четыре и пошел к киоску, где продавался томатный сок.
– ...Проверь-ка, Коленька, таблицу, - сказала мать.
– Я как-то купила на девяносто копеек, возьми на полке под Дон-Кихотом.
– У меня тоже был билетик, - вспомнил я, вынул его из бумажника, расстелил газету и стал сличать номера.
– Ха! Вот так штука!
– воскликнул я.
– Серия три семерки три девятки номер ноль четыре...
– Что?..
– бледнея, спросила мать.
– Номер ноль четыре, - вот этот самый!
– выиграл пылесос "Вихрь"! объявил я торжествуя.