Предыстория
Шрифт:
Тогда торжествующий Бага бросил:
— Ну вот. А ругателя не уважают даже в епископстве. Понял, батька?
Ксендз, озлобившийся и напуганный одновременно, потер нервно руки, выбросил вперед жирный кулак, опять спрятал его и захихикал, заискивающе заглядывая Баге в глаза.
— Я надеюсь, пан не сделает этого. Мы поладим с паном.
— Ну, вот и хорошо. И запомните, если вы станете искать эту женщину, чтобы расплатилась, то… Кстати, вы знаете, что такое студенты университета из квартала святого Доминика.
— Как же, это мне известно, пан… Сам был когда-то.
— Сомневаюсь. Хотя по нынешним временам. Так вот это… да вы знаете, самые буйные ребята Свайнвессена, и ежели вы попытаетесь притянуть эту бедную к суду, то скоро у вас в доме, не в храме, нет, не останется ни стекла в окне, ни бревна в стене. Понятно?
И Бага направился к выходу с женщиной. Ксендз испепелил их взглядом, но связываться с «доминиканами» было опасно.
Когда они вышли и женщина тщетно попыталась припасть к руке Баги, он спросил:
— У тебя родные есть?
— Есть. Да только далеко они, в Жинском краю. Не доехать, да и Михасика надо похоронить.
Бага вдруг вспомнил, что у него в кармане три золотых, которые собрала на книги братия из квартала Доминика и поручила ему купить. Черт с ними, подождут пихать в башку эту ересь. Лучше рассказать, как провел этого ксендзишку. Умный смех дороже книжек всех. Сначала он хотел дать два золотых, а один оставить, но когда полез в карман, рука, будто застеснявшись вдруг, достала все три монеты, и он, взяв руку женщины, положил их в сухую кисть: «Хватит на похороны и дорогу».
— Хватит… хватит. Господи, да как же это… Господи… Паночек миленький…
— Брось ты, дорогая.
Когда первые восторги прошли, он вспомнил, что у него осталось еще несколько монет за книгу, которую он отдал Яну. Плохо. Выходит, чужие деньги отдал, а свои оставил.
— Ты сегодня ела?
— Нет, не ела.
— Ну так вот — на еще, иди и поешь хорошенько.
— За что? Панок!
— Ты меня, тетка, панком не зови. Я со сволочью рядом даже в звании стоять не хочу.
— Браток… родненький. Да что же это… Ведь мне ж никто помощи… Нельзя мне, муж преступник… Боже мой, браточек!
И она опять хотела поцеловать ему руку.
— Ну ладно, ладно.
И передав ей гробик, он спросил:
— Как звать-то тебя?
— Агата.
— Ну, хорошо… Иди, иди. Да, еще вот что. Ведь отберут стражники деньги-то. Спрячь.
— А дулю им. Спрячу так, что не найдут. Тебя-то, браточек любый, как звать-то, как?
— Багой зовут.
— Бага! Бага! — повторила она. — А им, сволочам, я ничего, так спрячу. Прощайте, па… браток. Дай Бог вам счастья, здоровья, любви хорошей.
Когда растроганный Бага отошел шагов на десять и оглянулся — она стояла на перекрестке и грустно качала головой над гробиком. Потом встряхнула головой, отерла кулаком слезы и твердой походкой пошла, исчезла за углом.
Бага не чувствовал себя просветленно, это было для него дело довольно обычное, и с сожалением посмотрел на икону и пучок прутьев над дверями «Утоли моя печали». Потом крякнул, грустно подумав о сосисках, которые так искусно приготовляет хозяин, толстый Гавличек.
Но приключения Баги не были еще окончены в этот день. Едва он отошел на полсотню шагов, как вдруг его остановил какой-то сухой молодой человек с вегетарианской физиономией. Он был подчеркнуто изящно одет, шляпа сбита на затылок, в углу рта чудом держался слюнявый огрызок сигары…
— Разрешите прикурить.
— Пожалуйста.
Мутный, табачного цвета глаз уставился на Багу, другой был прикрыт, словно человек, подмигнув, решил, что и с одним глазом красиво и удобно, — так и оставил его в закрытом виде. Потом он промямлил, пуская носом дым.
— Недурная погода, не правда ли?
— Да ничего. Позвольте пройти.
— А вы не возражаете против конфиден-сиаль-ного р-разговора?
— Слушайте, не валяйте дурака, — и Бага, отодвинув плечом человека, двинулся вперед Но человек, прыгая с правой стороны, устремился за ним.
— А вы з-знаете, с кем вы сейчас были?
Бага остановился и сжал кулаки, но человечек не испугался. Он сунул руку в карман и промолвил:
— Вы были с женой государственного преступника, с Агатой Жиннской были вы. Вот. Весьма подозрительно такое знакомство. А вы слышали, что по приказу Тайного Совета эти люди подлежат… э-э… отчуждению некоторому, так сказать, со стороны… э-э… общества? Им нельзя помощь оказывать.
Губы его извивались, как два розовых червяка, и Бага подумал, что хорошо бы дать этому парню, очевидно, переодетому полицейскому «дрозду», хорошего «раза» по морде, но благоразумно не сделал этого, а спросил:
— Слушайте, подите к черту. Какое вам-то дело до этого?
— Нам… э-э, извините, до всего дело. Вы поговорили на улице с кем, а у нас уже все в бумажечке, вы с проституткой, а мы уже наутро все и знаем, вплоть до привычек ваших альковных. Вы-то, положим, к ним не ходите, но… Вы вот сегодня к Яну Вару зашли, а уже мы и знаем. Ну так вот, знаете ли вы, что мужа этой женщины за… бунт (он подчеркнул это слово значительно) бросили в тюрьму и ему… э-э-э, казнь грозит. Ну-с, знаете…
Багу поразило не это, его поразило, что и Ян под присмотром, его чистый Ян, надежды на спасение которого из лап Кaниса он лелеял. Вот пойдет он вечером к ней, а за ним — липкие глаза филера, сыщика. И он ответил, не подумав: «Знаю… все знаю».
— Знаете, а заговорили… и мелочь сунули. Не много, а все же. Хорошо, что эти ваши гроши мы у ней отняли, — и молодой человек протянул Баге ту мелочь, что он дал Агате на обед. — Нехорошо, нехорошо, за нарушение постановления вы подлежите суду…
Бага понял одно: Ян под сыском, женщина без обеда, хорошо, хоть три золотых спрятала, и еще он понял, что не может сдержаться. Этот человек внушал ему непреодолимое отвращение, и Бага сорвался. Он ударил «дрозда» по руке, и монетки звякнули о мостовую.