Прекрасная Ху Мэй хочет есть
Шрифт:
— Слушай, а давай уроки поучим?
— Что вы хотите изучить? — насторожился монах.
— Душа — это что?
— Частица бесконечной изначальной энергии, живущая в каждом человеке и звере, — оттарабанил монах, она кивнула:
— Та-а-ак. А когда человек умирает, куда она девается?
— Отправляется в следующее перерождение, чтобы получить новый опыт и стать совершеннее.
— Хорошо. То есть, когда Ху Мэй умерла, её душа ушла в перерождение, так?
— Да, конечно. Она, может быть, стала прекрасным цветком, или...
— А если
Монах раскрыл рот, потом надулся и закрыл, горбясь как ёж. Ки Рэн усмехнулась:
— Ладно, поставим вопрос по-другому — откуда берутся духи?
— Из самонапряжённой энергии сосредоточенных эмоций людей и зверей.
— Например?
— Например, на детских качелях со временем формируется дух веселья и молодости, и если они очень старые, то дух иногда на них качается сам или кого-то притягивает и качает ради своего удовольствия.
— Отлично. А злые духи откуда берутся?
— Из негативных эмоций.
— Перечисли, — она подняла руки с растопыренными пальцами, готовясь их загибать. Монах оттарабанил с усталым видом:
— Леность, праздность, жадность, чревоугодие, вож... — его взгляд опять метнулся к её груди и сразу ушёл в небо, голос стал хриплым: — ...вожделение. Гордыня, гнев. И... не помню.
— И уныние, малыш. Например, когда из архитектурного наследия делают мрачный склеп с таинственным призраком и рубят на нём бабло, приглашая наивных дураков поглазеть. А можно было дворец реконструировать, термальные источники почистить, гостиницу сделать, чтобы душа радовалась, понимаешь?
— Но... Все любят прекрасную Ху Мэй, — его наивные глаза были такими несчастными, что ей было даже жаль срывать этот покров. Но пришлось.
— Уже не любят. Ты не в курсе? Слушай новости, прямиком из столицы. Новость первая — император издал указ о запрете поклонения духам в любом виде, это теперь ересь, наказуемая денежкой. Новость вторая, — она достала из кармана сорванную с двери кабака бумажку и протянула ему, — Мэй-Мэй теперь у местного магистрата не в фаворе, и он заплатит мне за то, что я от неё избавлюсь. Много денег. И частью этих денег я поделюсь с тобой, малыш. Если ты сможешь её заточить, или хотя бы отвлечь, пока я буду готовить ритуал.
— Вы умеете проводить ритуал изгнания? Какому богу вы служите?
«Звенящему, малыш. Видно, что зелёный совсем — был бы хоть малость опытный, по ауре высек бы, что я родилась без капли дара. Тем лучше.»
— Я служу Гарроту, но пусть тебя это не волнует, ритуал я проведу как надо.
Она показала кулон посвящённой, он нахмурился:
— Это бог воровства.
— Прибыли, а не воровства. Хитрости и деловой хватки, например. И вот тебе моя хитрость — я плачу тебе золотой сейчас и десять золотых после того, как получу деньги от магистрата. А ты за это идёшь со мной в замок Ху и отвлекаешь призрака, пока я накрываю поминальный обед и вот это вот всё. Идёт?
Монах задумался, повздыхал и сказал:
— Двадцать.
— На что смиренному монаху такие деньги?
— Хочу сделать подарок учителю. Есть одна книга, она стоит двадцать пять, пять у меня уже есть.
— Идёт. На держи аванс, — она достала монету и подбросила повыше, он поймал и сжал в кулаке. Она встала и указала глазами на дырку в крыше: — Смотри дальше. А после заката приходи к западной калитке дворца Ху, я тебя там встречу. И захвати всё ритуальное.
— У нас нет ритуалов, только молитвы и сосуд, — он указал на маленькую банку с пробкой, которую носили на поясе все монахи, хотя мало кто за всю жизнь хоть раз пользовался.
— Отлично. Всё, давай, жду после заката.
***
Закат был такой красный, как будто боги там друг друга перерезали и вытерлись облаками. Солнце плющило бок о далёкие холмы, раскалённое и уставшее. А госпожа археолог стояла в тени ворот, проверяя экипировку и подтягивая шнурки на боках — похудела.
«Ещё бы не похудеть, с такой жизнью. Чёрт, заберу сокровище и рвану на юг, буду нежиться в банях, в окружении смуглых массажистов и услужливых виночерпиев.»
Монах пришёл когда солнце уже село, весь красный и смущённый, торопливо извинился за опоздание и пролепетал что-то о наставнике и наказании за подглядывание.
«Монах из тебя не очень, малыш.
Эх, юность, вроде так недавно, а такая пропасть между ней и настоящим. Всё казалось таким интересным и непонятным, так будоражило. А теперь уже всё понятно и нихрена не интересно, одна усталость.»
— Эй, пацан. Ты массаж делать умеешь?
— Я на восьмом году. А когда его учат?
Она махнула рукой:
— Не важно, забудь. Полюбуйся лучше закатом, вряд ли ты ещё такой увидишь.
— У нас здесь часто такие закаты. Говорят, к буре.
— Ага. Пойдём.
Она помнила дорогу и повела его к пруду прямиком, дворец начал играть в свои игры сразу же — небо стемнело и потеряло цвет, под ногами зашелестели листья, в тени между обломками статуй мелькнула чёрная прядь, подождала, пока мальчик заметит, и мигом умножилась в тысячу раз, устремляясь к нему.
Монах побледнел и замер, волосы собрались в клубок прямо перед ним, вытянулись вверх и развернулись из витой чёрной спирали в белый шёлк рукавов и подола. Из-под длинной чёлки выглянуло белое лицо, губы улыбнулись и раскрылись, обнажая тонкие иглы зубов.
Ки Рэн встала между ними, одной рукой придержала монаха за рукав, а второй щёлкнула девушку пальцем по лбу:
— Так, ну-ка ша! У нас был договор. Сначала твоя часть, потом моя.
Прекрасная Ху Мэй спрятала зубы и отвернулась, Ки Рэн предостерегающе крикнула:
— Бобами в затылок хочешь? У меня много.
Девушка обернулась, окинула её усталым взглядом и сказала:
— Иди за мной, — поднялась в воздух и медленно полетела над дорожкой, развевая за собой волосы и шёлк подола.