Прекрасная Ху Мэй хочет есть
Шрифт:
— Нет, я хотел просить вас... — монах замялся, краснея всё больше, потом опустился на колени и перехваченным голосом сказал: — Пожалуйста, освободите меня от сана.
Магистрат поражённо всплеснул рукавами и побежал поднимать с колен свежеобретённого экзорциста, а Ки Рэн убедилась, что на неё никто не смотрит, и тихонько сунула себе в рукав золотой нож для писем, лежащий на столе магистрата. А потом золотую чернильницу. Пресс-папье с нефритовым тигром пришлось совать за пазуху — в рукав не влезло, а драгоценные механические часы в тяжёлом корпусе из малахита с резным перламутром вообще оставалось только держать за спиной двумя руками.
Монах стоял на коленях и просил во имя света быть милосердным, магистрат квохтал над ним и размахивал руками, как курица-наседка:
— Ну почему? Как можно?! Такой успех! Это начало большой карьеры, вы представляете, настолько вы станете востребованы, благодаря новому закону! Такой опыт! Никак невозможно, нет! Храм мне этого не простит!
— Я не могу вернуться в храм.
— Почему?
— К сожалению, я не смог сдержать обет. После того, что произошло этой ночью... — он бросил несчастный и обречённый взгляд на Ки Рэн, покраснел и опустил голову, сознаваясь: — Я обязан жениться, и я планирую это сделать незамедлительно, как приличный человек.
Магистрат замер с раскрытым ртом, монах посмотрел на него виновато и непреклонно:
— Магистрат? Вы поможете мне искупить мой грех и защитить честь госпожи?
Ки Рэн тоже стояла с раскрытым ртом и всей душой надеялась, что это такая шутка, или, в крайнем случае, месть. Магистрат начал сально улыбаться, окинул взглядом Ки Рэн, вздохнул и покачал головой:
— Великие боги... Ладно, в счёт награды. — Открыл шкаф в углу, достал табличку с печатью «вольный» и протянул монаху двумя руками, даже вроде как с поклоном: — На, женись. Да помогут тебе боги, с такой-то невестой.
— Так, подождите, — Ки Рэн попыталась эффектно взмахнуть рукой, но, отпустив на секунду часы, поняла, что одной рукой их не удержит — пальцы вспотели. Монах принял из рук магистрата табличку и посмотрел на Ки Рэн честными глазами:
— Госпожа, я приму ответственность за то, что случилось.
— Какую ответственность, ты чё?! В храм иди, тебе помощь нужна!
Монах попытался взять её за руку:
— Мы пойдём в храм богини плодородия, и сочетаемся браком перед небесами.
— Какими небесами, окстись, юродивый! Руки убери! — она дёрнулась, и услышала, как из рукава выпадает золотой нож и звонко отскакивает от паркета под ноги магистрату. Магистрат ахнул и прохрипел до предела возмущённо:
— Воровать у меня в кабинете?! Ты... Стража!
Ки Рэн прижала часы к груди и сиганула в окно, снося бумажную панель вместе с хлипкой рамой, монах быстро поклонился магистрату и сунул ему бутылку с духом, скороговоркой прося:
— Позаботьтесь о прекрасной Мэй-Мэй, извинитесь за меня перед наставником, надеюсь на ваше великодушие, до свидания, — высунулся в окно по пояс и крикнул: — Госпожа, храм плодородия в другой стороне! Госпожа! Да простят меня боги, — и сиганул следом.
Раздался топот стражи, лай собак, крики и лошадиное ржание, но это всё было далеко снаружи, а внутри счастливый магистрат держал в руках бутылку и думал о том, что у него есть невероятная возможность увидеть своими глазами прекраснейшую, о красоте которой слагали легенды. Где ещё он сможет узнать, что считали вершиной изящества в эпоху утончённости? Рисункам верить нельзя, а описания врут все по-разному.
«Я буквально на минуточку. Только посмотрю. Может быть, прикоснусь к ладони. Или к щеке.»
Если запереться в семейном храме с зачарованными воротами, то она не сможет выйти. Испуганная беспомощная девушка, нежная и хрупкая как цветок лотоса, наивная, доверчивая. Он сможет очаровать её — юные глупышки падки на статус, богатство и седину. Он соблазнит её, заставит снять одежду, а потом она будет целиком в его власти — он никогда ей её не вернёт. А, как известно, из порабощённых духов получаются самые лучшие жёны, красивые и покорные.
«Только бы она не смогла найти одежду...»
Его собственная одежда уже была тесновата в некоторых местах — он делал вид, что заботится о статусе семьи, но это было наглой ложью. Он представлял себе юную невесту благородной крови, которая, тем не менее, мила и почтительна с ним, выходцем из низов. Он станет известным человеком, его пригласит к себе император, захочет себе в жёны его дочерей — ведь это почти легенда, заполучить себе в жёны волшебное существо мало кому удавалось. А кому удавалось, те быстро становились богатыми, знаменитыми и очень высокопоставленными.
«Но это всё потом, после свадьбы. А сегодня... Для свадьбы должна быть причина. Чтобы было, за что брать ответственность. Я же приличный человек.
А одежду отберу для её же блага, и из большой любви. Все так делали, даже императоры. Я стану им ровней, сегодня.»
***
Толстый прокуренный йанец считал монеты, они складывались в красивые столбики, столбики выстраивались в линию. Рядом на стойке стоял нефритовый тигр, золотая чернильница и часы, всё вместе вышло в тысячу с небольшим, хотя Ки Рэн точно знала, что купить это всё обойдётся раз в двадцать дороже, но ей было не жалко.
Внезапно монах дёрнул её за рукав и указал глазами куда-то в горизонт, она посмотрела — над городом поднималась чёрная туча, под ней полыхало зарево, окрашивая её бугристое свинцовое пузо в рассветный алый. Но до рассвета ещё было далеко.
— Что это?
Йанец тоже глянул краем глаза, потом раскрыл рот и прошептал:
— Дом магистрата горит?
Ки Рэн поморщилась и стала собирать со стойки монеты:
— Ты пожарный, что ли? Твоё дело?
— Не моё, — зло фыркнул он, — да и был бы пожарный — не пошёл бы тушить. Такая сволочь наш магистрат, вот крысиная натура, она на лице написана. У самого рожа в двери не проходит, а всё бы «скидку», «скидку». И девок лапает, а в жёны не берёт, ходят потом как оплёванные. И не откажешь — он припомнит. И жениться не потребуешь — скажет, вы мне не ровня. Сволочь, говорю же. Угорит — туда ему и дорога, император нового пришлёт, может, потолковее будет.
Ки Рэн кивнула, забрала остаток монет и пошла отсюда поскорее. Её догнал монах, заглянул в глаза уже привычным взглядом, просящим убедить его, что он всё ещё хороший человек. Она вздохнула и сказала:
— Не наш косяк. Мы бутылку отдали закрытой, а что он с ней дальше делал — его проблема. Отнёс бы в храм — жил бы спокойно. Не отнёс — имеет что заслужил.
— Справедливо, — вздохнул монах.
— Вот. Я вообще по жизни очень справедливый человек.
— А когда мы поженимся?
Она стряхнула его руку с локтя и простонала: