Прекрасная лгунья
Шрифт:
Он ни на мгновение не спускал с Милли враждебных глаз, и она, чувствуя себя неловко под этим взглядом, села и попыталась натянуть на колени узкую юбку. Чезаре настороженно следил за каждым ее движением, словно ждал, что она вот-вот сделает или скажет что-то такое, что расстроит его бабушку, или сорвет с ее шеи жемчужное ожерелье.
— Наверное, это было что-то важное, — продолжала Филомена. — Иначе с чего ты уехала, не попрощавшись, и потом ни разу не позвонила мне и не сказала, что случилось. — Ее голос слегка дрогнул. — Я, правда, скучала по тебе. Дни казались
Тугой комок собрался в горле Милли, а с другого конца комнаты донесся вкрадчивый и холодный как лед голос Чезаре:
— Не волнуйся, бабушка. Я уверен, с Джилли тебе станет лучше. — Темные прищуренные глаза остановились на взволнованном лице Милли, и она различила угрозу в спокойном тоне, которым он произнес: — Правда, Джилли?
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Милли вдруг услышала свое собственное дыхание, прерывистое и частое. Приглушенное воркование голубей в усаженном цветами дворе, что был виден сквозь аркаду, показалось ей вдруг очень громким в оглушающей тишине, которая ждала ее ответа.
Она сглотнула, посмотрела на свои короткие неухоженные ногти и сжала кулаки, чтобы спрятать их от внимательных глаз, потому что Джилли не согласилась бы даже лечь в гроб без маникюра.
Придумать какое-то важное обстоятельство было совершенно невозможно. Нагромождать одну ложь на другую — об этом не могло быть и речи. К тому же разве в ее реальной жизни не случилась за последнее время куча неприятностей? Взять хотя бы появление Чезаре Сарачино и исчезновение сестры. А смерть матери?
Прошло немногим больше месяца после ее смерти, и Милли до сих пор никак не могла успокоиться. Воспоминание о тех страшных днях наполнило ее голос дрожью, которую она не смогла унять.
— У меня мама умерла, — ответила Милли. — Внезапно.
Ей показалось, будто это случилось только вчера. На глазах выступили слезы. Мама умерла, а она даже не могла связаться с Джилли, чтобы та приехала домой, поддержала ее и попрощалась с матерью, которая так ее любила.
Последовало молчание, а затем:
— Ох, моя дорогая! Как это грустно. Какой страшный удар для тебя. — Филомена наклонилась вперед и снова сжала руки Милли, глядя на нее полными сочувствия глазами. — Мне так стыдно за мое ворчание. Такое горе… Тебе было не до меня, куда уж тут звонить или писать. Прости, я подумала, что ты меня забыла.
Филомена посмотрела туда, где стоял ее внук.
— Надеюсь, Чезаре не заставил тебя приехать несмотря на то, что ты была еще к этому не готова?
Милли не знала, что ответить, но, к счастью, этого и не понадобилось, потому что старая леди продолжала:
— Я помню, ты говорила, у тебя есть младшая сестра, очень практичная, деловая и не особо чувствительная, без лишних мыслей в голове, но все равно — это ничего, что она осталась одна? Наверное, ей одиноко, особенно в эти печальные дни.
— С ней все хорошо, — пробормотала Милли, чувствуя, как у нее пылают щеки. То, что Джилли представила ее как младшую сестру, было понятно. Наверное, Джилли действительно так казалось. Но «практичная», «не особо чувствительная» и «без лишних мыслей»… Такой, значит, Джилли считает свою сестру? Это было обидно.
Чезаре, подойдя, остановился за спинкой бабушкиного кресла и задумчиво смотрел на Милли. От этого ей стало еще неудобнее.
Старушка обернулась на него и снова обратилась к Милли:
— Мы пригласим твою сестру погостить у нас. Например, в следующем месяце, пока не наступила жара — в мае здесь прекрасно. Побудете вместе — и вам будет хорошо, и мне, глядя на вас.
Заметив испуг, промелькнувший в глазах Милли, она лукаво улыбнулась:
— Только не подумай, что я заставлю вас все время крутиться около меня. Можете брать машину, ездить на прогулки и за покупками. А сейчас прости, я пойду отдохну перед обедом, а ты позвони сестре, сообщи, что добралась благополучно, и заодно пригласи ее сюда. Потом тоже можешь отдохнуть с дороги, встретимся за обедом.
Филомена тяжело поднялась с кресла, Чезаре подал ей трость. И вдруг, повернувшись к Милли, проговорил что-то по-итальянски.
Милли обмерла. Все, сейчас все раскроется. Ей вспомнилось, что писала в своей открытке Джилли — что она учит итальянский язык. Милли замялась, не зная, что ей делать.
— Чезаре, — пришла ей на выручку Филомена, — ты что, забыл правило? Только по-английски!
— Конечно, бабушка, прости. — Чезаре кивнул своей темноволосой головой, и Милли показалось, будто уголки его губ приподнялись в язвительной улыбке. — Перевожу свой вопрос на чистый английский. Не скажет ли мне Джилли номер ее домашнего телефона? Я могу набрать его для нее — я знаю международный код.
— В этом нет необходимости, — выдавила Милли и улыбнулась Филомене: — Я отведу вас в вашу комнату, а потом позвоню. — Она вызывающе посмотрела на Чезаре: — Милли сейчас на работе, а потом, по дороге домой, наверняка зайдет в магазин купить продукты.
Она довела старушку до ее покоев на первом этаже и, убедившись, что та прилегла и все в порядке, вышла, пообещав, что сама тоже пойдет отдыхать.
Без труда найдя свою комнату, она села на краешек роскошной кровати и сжала пылающую голову ладонями.
Дома, в Англии, думая только о том, как спасти сестру от обвинений в преступлении и от суда, она полагала, что в свободное время разыщет ее и все выяснится. Она не хотела, чтобы бездушный Чезаре нашел Джилли первым и, не слушая ее оправданий, посадил в тюрьму.
Она и сейчас этого не хочет, но обманывать оказалось так трудно и стыдно. Не перед Чезаре, уж это точно, а перед милой и доброй старой женщиной. Она просто не выдержит.
Она все расскажет.
Чезаре закончил телефонный разговор и, развернув крутящийся стул, устремил взгляд в окно, на широкую зеленую лужайку, тянущуюся до самой каменной ограды.