Прекрасная толстушка. Книга 1
Шрифт:
Между прочим, про Майкла Джексона, который тоже побывал в столице, московские студенты песню не сложили…
ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ (1957 г.)
Со стороны моя жизнь может показаться довольно бурной, но на самом деле в последние два года она была практически монашеской, как я об этом уже говорила.
Для наглядности давайте вместе вспомним, что же со мной происходило после развода с Митечкой, с которым я жила хоть и трудной, но нормальной и, что самое главное, регулярной супружеской жизнью.
У меня была странная встреча с Певцом, ненужная, как выяснилось, ни ему, ни мне. И болезнь как результат, как наказание за равнодушие в этом главном для каждой женщины деле — в любви…
Потом был Славка, который просто оказался рядом со мной в самую трудную минуту… С которым я была близка (если не считать, конечно, того больничного, бредового случая) скорее из чувства благодарности, нежели из каких-то других чувств…
Совсем недавно один из телевизионных ведущих, симпатичный, а главное, очень остроумный человек, если только я не ошибаюсь, так определил разницу между любовью и дружбой: «Дружба — это любовь без секса, а любовь — это дружба с сексом». По-моему, очень точно. Со Славкой у нас на самом деле всегда была дружба, в которую мы по ошибке примешали секс. Но вскоре исправили эту ошибку и, исключив секс, честное слово, стали относиться друг к другу значительно лучше. Можно сказать, полюбили друг друга еще больше.
Но и находясь в состоянии ошибки, мы с ним были близки не больше десятка раз.
О Нике я не хотела бы вспоминать…
Потом была дурацкая и прекрасная ночь со сценаристом, бессознательный контакт с Автандилом, который и в счет идти не может, и, наконец, прелестное приключение с Ивом Монтаном…
Простой арифметический подсчет показывает, что за последние два года у меня было всего четырнадцать сексуальных контактов, из которых один был с женщиной, а другой — во сне…
А теперь подумайте, каково это для двадцатилетней женщины, уже познавшей прелести любви и полноценной, регулярной супружеской жизни?
Я понимаю, что бывают женские судьбы еще тяжелее, живут на свете и старые девы, но, как правило, они бывают или очень непривлекательными, или с большими психическими отклонениями. Но у меня же не было ни того, ни другого, и страдала я от своего вынужденного монашества ужасно.
Тем более что недостатка в поклонниках не было… Только на нашем курсе за мной ухаживали трое парней. И все трое были вполне ничего, но у меня ни к одному из них не лежало сердце-
Были еще двое с Танькиного курса… Один из них, правда, уехал на целину и, как я потом узнала, спился там, попал ногой под трактор, и ему раздробило ступню…
Дядя Ваня из Моссовета вдруг неожиданно стал проявлять интерес. Правда, он работал уже не в Моссовете, а в Госплане, но это было очевидное и серьезное повышение, о котором он мне очень долго рассказывал, пригласив меня в «Арагви».
Помните Лекочку и Марика, завсегдатаев коктейль-холла? Их еще протащили в фельетоне в «Вечерке»? Так вот, Лекочка начал оказывать мне совершенно недвусмысленные знаки внимания. Завалил меня цветами, шоколадом, хорошими массандровскими винами, частенько приглашал в новый коктейль-холл на восьмом этаже гостиницы «Пекин», откуда мы обычно спускались в ресторан и заканчивали вечер.
Он мне слезливо жаловался на свою жизнь, на то, что отец-сволочь не дает денег, что мать пьет и путается с отцовским шофером, что его, Лекочку, никто не любит, что все друзья его говнюки, а самое большое говно и подонок — Марик, и только я одна понимаю его душу…
В такие минуты он бывал даже мил. И я не знаю, как дальше развивались бы наши отношения, если б он проявил большую настойчивость и целеустремленность. Но он ограничивался тем, что, проводив меня домой, выпивал ритуальную чашку кофе, торопливо целовал меня в щечку и убегал, грохоча каблуками по лестнице, как когда-то я, спеша к поджидавшему меня сценаристу.
А кавалер он был шикарный, несмотря на нашу разницу в возрасте. Он был на полтора года моложе меня. И с этим я, может быть, смирилась бы, если б речь зашла о чем-то серьезном.
Только одно обстоятельство настораживало меня: я не понимала, откуда у него деньги, если отец их не дает? Насколько я знала, он с помощью отца поступил в Плехановский институт, который в то время все называли торговым, учился плохо, стипендии не получал и нигде не подрабатывал.
Эта загадка не давала мне покоя, особенно если учесть мой печальный опыт жизни с Митечкой, у которого периодически тоже водилось много денег и он их тоже проматывал с подкупающей широтой и щедростью.
Кроме того, на улице, в транспорте, в кино и в других общественных местах я постоянно ловила на себе более чем заинтересованные взгляды и понимала, что, стоит хоть как-нибудь отреагировать и одобрить очередного соискателя, как он ринется знакомиться, а там уж как Бог даст…
Но никто из них мне не нравился настолько, чтобы от одного взгляда забилось сердце. И Лекочка в том числе. Хотя, будь он поупорнее, то кто знает…
Конечно, я бы пошла за сценаристом или за Монтаном. Может быть, даже побежала бы, но ни один из них не позвал… А ведь и с тем и с другим что-то было… Возникала искорка, которая могла бы вспыхнуть самым настоящим чувством от слабого дуновения, от вздоха, слова… Но они такого слова не произнесли…
Так что эти два года я прожила практически без мужской ласки. А это очень плохо сказывается на женщине, готовой к любви, алчущей ее всею душой, всем своим молодым, горячим, истекающим жизненными соками телом.
Правда, мне могут возразить, что во время войны солдатки ждали с фронта мужей по четыре года — и ничего, держались как-то и не роптали… Ждать согласна и я, только кого? Исколотого с ног до головы Лexy с вшитым шариком? С его воровской войны? Но он мне сам запретил это. Воровской закон не разрешает ему иметь ждущих. Кого еще? Принца? Или простого бабьего счастья? Так его я ждала с утра до вечера… Его я искала в каждом встречном мужчине, обратившем на меня внимание… Его я примеривала на себя каждый раз, когда видела на Тверском бульваре молодых мамаш с колясочками или с карапузами, ковыряющимися в песочнице…