Прекрасная толстушка. Книга 1
Шрифт:
И тогда, используя информацию о потерянном капитане как базовую, я начала создавать легенду моей жизни, в которой все элементы были или голой правдой, или почти правдой, но которая по сути своей была самой бессовестной ложью.
Конечно же, он был единственный в моей жизни. Конечно же, мы собирались пожениться, и только трагическая гибель… Впрочем, о трагической гибели чуть позже, подробнее и со смаком.
Имя я ему дала Алексей. Не Александр, конечно, и не Сидор! Не заслужил!
Роста он был высокого. Стройный. С неправдоподобно тонкой, как у настоящего Алексея, талией.
Руки и усы у него были как у Макарова. Руки крупные, ухватистые, горячие и ласковые одновременно. Усы лихо закручены чуточку вверх. В какой-то момент меня потянуло рассказать о ледяном троне, о том, как пахнет мандаринами, свежим снегом и хвоей, но я вовремя сдержалась. Придав, однако, характеру мифического Алексея некоторую мака- ровскую бесшабашность…
Глазами моего сборного Алексея я наградила голубыми, как у Ильи, и он прекрасно, как и Илья, рисовал. Это была очень важная деталь — она позволяла мне обнародовать бесчисленные карандашные и угольные наброски, которые делал с меня Илья. Ни под каким другим видом я показать их не могла. Еще он, как Илья, был эрудирован и прекрасно говорил.
Волосы у него были цветом ближе к макаровским, а волнистостью ближе к Ильюшиной шевелюре.
Жизненный темперамент у него был как у Сидора, и его же неколебимая уверенность в себе.
В постели он был изобретателен и изощрен, как Нарком, напорист и предприимчив как Федор Макаров, и неутомим как Сидор. Не хватало ему только заветного золотого шарика под головкой, — впрочем, он не пригодился, как и все остальные его постельные свойства. Про постель мы с Дмитрием не заговаривали, даже про собственную. Ему это не позволяло его батум- ское воспитание. Видно, в Аджарии это — не предмет разговора. Во всяком случае, с женщиной. Тем более с женой.
Знакомство я взяла целиком из нашей истории с Сидором. Только грузин в ресторане, следуя безотчетному чувству, заменила на армян. При этом я заручилась полной поддержкой Татьяны. Она одобрила мою концепцию единственного возлюбленного.
С большим удовлетворением от того, что говорю правду, я в мельчайших подробностях описывала мою фантастическую поездку в Одессу, Привоз, гостиницу «Красная». Наградила Сидора родителями Л юсика, моей любимой тетей Геней и дядей Аркадием. Рассказала, какие есть в Одессе безлюдные скалистые бухточки, укрытые с трех сторон от любопытных взглядов, где можно загорать нагишом, и никто тебя не увидит, кроме салажат на пограничном катере. Рассказала, как отсемафорил им Алексей, используя вместо флажков мое платье и свою рубашку… Я-то загорала в купальнике…
В рассказе о том, как погиб Алексей, было что-то садистское, я сама это понимала, но не могла остановиться и с тайным наслаждением смаковала ужасные детали его гибели.
По моей версии (якобы в пересказе Люсика), они несколько часов преследовали гигантского полосатого кита. Штормило. Алексей произвел несколько выстрелов впустую, чего за ним не водилось прежде. Он на всю флотилию «Слава» был известен своей меткостью и удачливостью. Что, если вдуматься, опять же истинная правда. Но море разбушевалось не на шутку, и предательская волна каждый раз в момент выстрела то подбрасывала вверх легкое суденышко, то накрывала огромное млекопитающее…
Наконец, с пятой только попытки, Алексею удалось загарпунить кита, и тут началось многочасовое изматывающее состязание на выносливость.
Сколько раз обезумевший от боли кит резко менял курс, накреняя отважный кораблик, или подныривал под киль и пытался перевернуть судно. Сколько раз помощники капитана советовали обрезать линь, чтобы избежать худшего, но капитан был непреклонен.
Победило выдающееся мастерство капитана, его несгибаемая воля. Вымотанный борьбой и обескровленный, кит был притянут и привязан к борту китобойца.
Но случилось непредвиденное. Тонны крови, вытекшей из кита, привлекли к нему сотни хищников. Акулы ходили кругами вокруг мертвого чудовища и каждая пыталась вырвать свой кусок, но их удавалось отпугивать выстрелами из винтовок и ракетниц. Однако вскоре появилась стая бесстрашных, молниеносных касаток, достигающих десяти метров в длину и весом в десять тонн. Акулы пропали. Касатки сужали свои круги, не обращая внимания ни на винтовки, ни на ракетницы.
Ох, не случайно в моей трагедии появились именно касатки. Теперь, когда нам разрешили и все мы прочли старика Фрейда, я понимаю, что тогда я себя подсознательно идентифицировала с этими стремительными красавицами. К тому же Сидор и сам меня с ними сравнивал.
Итак, появились касатки. И тут выяснилось, что основной канат, которым кит был привязан к борту, перерезан острыми акульими зубами и болтается в воде.
Нужно было принимать решение. Алексей, презирающий страх и чувствующий себя на качающемся корабле увереннее, чем на паркете, взял длинный багор и, свесившись через фальшборт (спрашивается, какого черта засело у меня в мозгу это словечко из его бесконечных рассказов?), начал ловить багром конец каната. И тут кита, а через него и легкий кораблик, сотряс чудовищный удар. Это две касатки на полной скорости одновременно врезались в брюхо полосатика. Алексей, не ожидавший такого коварства от хищниц, вылетел за фальшборт (вот прицепилось!), скатился по скользкой спине побежденного им кита в воду и был тут же перекушен пополам гигантской касаткой.
Экипаж видел, как судорожно дернулись торчащие из пасти ноги капитана и как другая хищница, поменьше, подплыла к своей мамаше (я их определила как маму и дочку) и ноги скрылись в ее зубастой пасти. Некоторое время в воде можно было различить кровавое пятно — все, что осталось от Алексея. Потом его накрыло волной, и оно пропало…
Так что от моего возлюбленного жениха не осталось даже могилы. Я очень жалею, что он не оставил сына…
Рассказав эту античную трагедию, я и на самом деле почувствовала всю горечь утраты и вместе с тем необыкновенное уважение к себе. Я словно стала старше за этот час. Я как бы стала настоящей вдовой…
Впрочем, мне ведь и на самом деле было знакомо это чувство…
Когда я не удержалась и пересказала эту поэму Татьяне, та даже заплакала, а потом, опомнившись, долго ругалась и уже плакала просто так…
Говорят, что, когда человек погибает, перед его глазами за какую-то долю секунды проходит вся жизнь.
У меня же перед регистрацией брака промелькнула перед глазами вся моя любовная жизнь. И я, правда не без некоторого сожаления, в одно мгновение простилась с нею навсегда.