Прекрасная толстушка. Книга 2
Шрифт:
Жена представила его мне. Мы пожали друг другу руки так, словно виделись впервые. Так, не успев еще толком познакомиться, мы уже заимели нашу общую тайну.
Все разъяснилось довольно просто. Он должен был петь на этом приеме для Фиделя Кастро. Как известно, для таких мероприятий собирали целые бригады артистов — приглашали, естественно, самых популярных.
Он мне позвонил через три или четыре дня, в один из этих майских сумасшедших праздников. Он сказал, что украл мой телефон у жены.
— Зачем? — спросила я, отчетливо понимая, что таких
Раньше у меня были принципы, от которых я, после и вестных событий, старалась освободиться, но, очевидно, все же безуспешно. Остатки этих принципов, вдолбленных в мою голову еще бабулечкой, основательно портили мне жизнь… Я ждала его звонка и не знала, что ему ответить. Ведь он был женат, и я была знакома с его женой. Причем так близко, как может быть знакома с женщиной ее портниха. А при моем воображении я все это время видела их в постели. Честно говоря, его жена мне активно не понравилась. На мой взгляд, она была слишком худа и невзрачна для мужика с такой ослепляющей улыбкой.
В общем, во мне проснулась самая настоящая стерва, чего уж тут греха таить.
— Не знаю зачем — честно ответил он. Потом вдруг нашелся и с надеждой сказал: — Можно вас пригласить на концерт? Правда, у меня там один выход…
— Очень не люблю праздничных концертов… — безжалостно сказала я. Принципы на время победили, но стерва во мне тут же прибавила: — Когда будет у вас сольный концерт — позвоните, я с удовольствием вас послушаю…
Он начал названивать мне каждый день. У нас начался странный, совершенно безысходный телефонный роман. Мы жили с ним в семи минутах ходу друг от друга, но встретились только через несколько месяцев.
Для того чтобы иметь возможность звонить мне, он за вел себе чудную собачку — длинношерстного такса по имени Рыжик, и каждый вечер, иногда поздно, уже после спектакля или концерта, выходил с ним гулять. Другого повода выйти из дома у него не было. Жена его была болезненно ревнива.
Рыжик изучил углы всех телефонных будок, а его хозяин — особенности всех автоматов в округе, узнал по именам всех газетных и табачных киоскеров, у которых постоянно менял двушки.
В конце концов я подумала, что у него никогда уже не будет такой здоровенной русской бабы, а у меня — самого настоящего цыгана, и сдалась.
Встречались мы с ним у меня и очень редко. Это было действительно трудно при его занятости, полной подконтрольности и невероятной популярности. Его каждый человек узнавал на улице и риск, что кто-то что-то расскажет о наших встречах его жене, был очень велик. А причинять ей боль мы не хотели.
Чего только он не изобретал, чтобы заскочить ко мне хоть на минутку. Иной раз прибегал даже с Рыжиком, за счет его прогулки…
Это тянулось месяца полтора. Потом его жена уехала на неделю к матери в другой город, и было решено, что вечером я приду к нему в гости.
Он очень любил свой дом и гордился им, преодолевая тем самым комплекс цыгана; недавно сделал ремонт в квартире, все переоборудовал на свой лад и много рассказывал мне об этом. Ему не терпелось похвастаться новым домом, показать, какой он настоящий европеец и как далеко ушел от своих соплеменников, промышляющих
Когда стемнело, предупредив его по телефону, что выхожу, я поднялась к нему на лифте и без звонка открыла дверь.
Рыжик встретил меня приветственным лаем и бросился целоваться. Цыган, прежде чем закрыть за мной дверь, выглянул на лестничную клетку и убедился, что меня никто не видел. Дома он был совершенно другим человеком, каким-то суетливым, неловким, напуганным и надутым одновременно. Он с невероятной гордостью показывал мне свою квартиру, модную мебель, бесконечные статуи лошадей, новый паркет с плинтусами, выкрашенными золотой краской…
Эти золотые плинтуса меня добили… Потом он по-семейному хлопотал насчет ужина, уговаривая меня остаться ночевать, но я, посмотрев на их новенькое семейное ложе, наотрез отказалась даже на время прилечь на него и вскоре с чувством большого облегчения ушла домой.
После этого как-то само собой получилось, что мы больше не виделись. Но он еще долго по инерции мне звонил, гуляя с Рыжиком по вечерам. Наверное, до сих пор, пока не кончились двушки, настрелянные им впрок в самом разгаре телефонного романа.
Может, и называла я его сладким ежиком, может, и нет, я не помню. Как не помню никаких подробностей наших встреч…
Вряд ли он был автором того письма. Случись что, он не стал бы писать, а, скорее всего, позвонил бы по старой привычке…
Двадцать Пятый
(1963 г.)
Его звали Виктором, ему было тридцать три года, и он ни разу не был женат.
Татьяна считала, что лучшего мужа мне не найти. Это был человек без недостатков. Он не курил, не пил, занимался горными лыжами, был заботлив и нежен. При этом он очень неплохо зарабатывал и был согласен усыновить ребенка, так как я по-прежнему была бесплодна, хоть и регулярно проходила курсы лечения в специальных санаториях. Я очень хотела ребенка. И не нужен мне был никакой муж при этом, но одинокой женщине ребеночка никто не дал бы…
Чтобы лучше узнать друг друга, мы решили сойтись и пожить немного вместе до свадьбы. Он был готов к немедленному бракосочетанию, но я с некоторых пор побаивалась замужества и оттягивала этот момент как могла…
И все бы было ничего, но я вдруг стала замечать, что мы с ним никуда не ходим и проводим все вечера или в постели, или около телевизора. Мне это показалось странным, и я попыталась несколько раз вытащить его в кино, в театр, в гости… Это оказалось не так-то просто… Он не шел ни в ка кую, изобретая тысячи предлогов, чтобы остаться…
Да и к нам перестали ходить все, кроме клиенток и Татьяны. Даже когда она приходила со своим Юриком, Виктор мрачнел и чернее тучи сидел за столом, не произнося ни слова и следя за Юриком настороженными глазами.
Такое положение дел меня совершенно не устраивало, и я вызвала его на откровенный разговор. И выяснилось, что он дико ревнует меня. Впрочем, обычной человеческой ревностью назвать те чувства, что испытывал он, было бы несправедливо.
Он, например, утверждал, что не может со мной даже по улице идти, потому что на меня смотрят…