Прекрасно, милая (Его последняя ставка, Итак, моя прелесть, Итак, моя милая, Казино, Смерть в “Диане”)

Главной достопримечательностью Парадиз-Сити был аквариум. Там, у дельфинария, он и назначил ей встречу в половине пятого; она подумала, что место выбрано не самое тихое. В это время в Парадиз-Сити полно туристов — настоящее стихийное бедствие.

Среди техасцев, жителей Нью-Йорка, а также южноамериканцев было модно наезжать сюда на третью неделю февраля, когда уже становилось тепло, но еще не жарко; это был нескончаемый поток пошлых и кичливых толстосумов. Между четырьмя и пятью часами, после сиесты, когда казино еще закрыто, а больше податься некуда, они устремлялись в наполненные прохладой и неясным мерцанием гроты, где разместился самый зрелищный в мире

Она пробиралась вперед, и ее зеленые глаза беспокойно всматривались в толпу, а хрупкое тело под простым хлопчатым платьицем сжималось от каждого прикосновения к какому-нибудь обрюзгшему престарелому зеваке, раскрасневшемуся, неопрятному, который что-то визгливо выкрикивал и орудовал локтями, подбираясь к экзотической рыбине, чтобы обменяться с ней через стекло скептическими взглядами.

«Как же его найти?» — подумала она и внезапно рассердилась: надо же было договориться о встрече в таком месте! Кто-то потной рукой ущипнул ее за ягодицу. Не оглядываясь, она шагнула вперед. Не привыкать! «За хорошую фигуру и симпатичное личико надо платить… Третьего не дано, — убеждала она себя. — Либо ходи невзрачной серенькой мышкой, либо терпи. Уж лучше стерпеть щипки».

Она приближалась к дельфинарию и чувствовала, как бьется сердце, а под ложечкой сосет от страха. Шла, с тревогой всматриваясь в каждое лицо, выплывавшее из мутного света, и думала: только бы не встретить никого из знакомых. Но, оказавшись в центре шумной беспорядочной толпы, где все толкались, смеялись, кричали, не обращая на нее внимания, она начала понимать, что место выбрано правильно. Никому из ее друзей или сотрудников казино и в голову не пришло бы появиться в таком месте, где пихают друг друга и верещат тупоголовые туристы, которые пришли сюда убить часок-другой.

Она направилась к большому гроту, где жили дельфины. Здесь было особенно многолюдно. До нее доносились всплески: это большие животные выпрыгивали из воды за брошенной им рыбой. В гроте пахло сыростью, дорогим одеколоном и потом; гул веселящейся толпы звенел в ушах, и хотелось сжаться, стать незаметной.

И тут она увидела его.

Он вышел из людской массы со своей обычной легкой улыбочкой, держа в руке белую шляпу-панаму; его летний костюм выглядел безупречно, из петлицы пиджака торчала кроваво-красная гвоздика. Это был невысокого роста поджарый человек чуть старше шестидесяти с худым загорелым лицом, серыми глазами и неизменной улыбкой на тонких губах. Его редеющие светлые волосы на висках поседели, а нос напоминал ястребиный клюв; она уже знала, что ему нельзя доверять, и старалась быть осторожнее, но он притягивал ее и не отпускал, словно мощный магнит.

— Прекрасно, милая, — сказал он, когда они оказались рядом. — Вот мы снова встретились.

Его голос был бархатным, но чистым. Она всегда без труда могла услышать, что он говорит, где бы они ни находились, даже если вокруг шумно. Разговор неизменно начинался со слов: «Прекрасно, милая…» Она знала: его дружеский тон не искренний — фальшивка, — но привыкла и не обращала на это внимания так же, как на щипки.

При первой встрече он сказал, что его зовут Франклин Людовик. Родился в Праге, свободный журналист. Приехал в Парадиз-Сити, чтобы написать большой очерк о местном казино. Ничего удивительного. Писать о казино приезжали многие. Это было самое респектабельное место во Флориде. Сейчас, в разгар сезона, каждую ночь миллионы долларов протекали по зеленым столам, чаще попадая в руки крупье, чем игроков… но какая разница?

Людовик подошел к ней однажды днем, когда она загорала на пляже. Он держался дружелюбно, приветливо, не смотрел на нее свысока, как на девчонку, улыбался, и она поддалась его обаянию. Он знает, что она работает в казино, — так сразу и сказал. Протянул визитку, на которой было имя, волшебные слова «Нью-Йоркер мэгэзин», а также адрес и профессия. Объяснил, что ему нужна «закулисная» информация о жизни казино. Присел у ее ног на мягкий песок и продолжал говорить, при этом его шляпа сползла почти на переносицу. Рассказал, что взял интервью у директора казино Гарри Льюиса. Изобразил гримасу отчаяния. Что за человек! До чего скрытный. Сведений, полученных от Гарри Льюиса, не хватит, чтобы написать материал, даже мало-мальски отвечающий высоким требованиям «Нью-Йоркера». Поэтому он рискнул обратиться к ней. Ведь она — одна из тех девушек, которые работают в хранилище казино, это он выяснил. Он посмотрел на нее, и в его серых глазах мелькнуло что-то недоброе.

— Прекрасно, милая… — Как часто она слышала от него эту фразу, которая, как оказалось, не предвещает ничего хорошего! — Сделаем так: ты расскажешь мне обо всем, что меня интересует, а я заплачу тебе за информацию. Договорились? «Нью-Йоркер» богатый журнал. Пятьсот долларов. Такая сумма устроит?

У нее перехватило дыхание. Пятьсот долларов! Она давно мечтала выйти замуж. Терри, ее друг, был еще студентом. Они договорились, что рискнут пожениться, если сумеют раздобыть пятьсот долларов, и, на худой конец, будут жить в какой-нибудь маленькой квартирке на последнем этаже… но где достать такие деньги? И вот сейчас невысокий приветливый человек предлагал ей нужную сумму, если она откроет ему тайны казино.

Она чуть было сразу не сказала «да», но вспомнила о предупреждении в контракте — такой контракт подписывал весь персонал. Сотрудникам полагалось хранить в строжайшей тайне все, что касается дел казино. Нарушивший это предписание мгновенно увольнялся и даже мог быть привлечен к суду.

Заметив, что она не может решиться, Людовик сказал:

— Я знаю, какую бумагу ты подписывала, но тебе нечего бояться. Ни о чем не думай. Никто и никогда не узнает, откуда у меня сведения. А пятьсот долларов никому не помешают. Сумма может быть и больше…

Он встал, улыбнулся и ушел, помахивая шляпой и огибая грузных сытых толстосумов, которые подставляли солнцу свои узловатые вены, грубые ступни и лоснящиеся телеса.

Он дал ей время обдумать его предложение и вечером позвонил.

— Я поговорил с редактором. Он готов заплатить тысячу, и я очень рад. Думал, его будет нелегко уговорить. Ну как, милая, согласна на тысячу?

И она согласилась, испытывая болезненное чувство вины и страха перед разоблачением. Он выдал ей пятьсот долларов. И с отеческой улыбкой объяснил, что остальные пятьсот будут позже, когда он получит всю необходимую информацию. Чем дальше он углублялся, тем более щекотливыми становились его вопросы, и она догадалась, что никакой он не журналист. Скорее всего, он готовит ограбление. Иначе зачем так подробно расспрашивать о том, сколько в здании охранников, какие суммы каждую ночь поступают в хранилище, о сигнализации… В чем, как не в такой информации, нуждается тот, кто решил завладеть богатствами казино? А еще эта последняя просьба: ему нужна схема электрической сети казино. Он попросил ее об этом три дня назад, вечером, когда они сидели в его потрепанном «бьюике»-купе на пустынном пляже — там, где кончался Парадиз-Сити. После этой просьбы она запротестовала.

— Ну нет! Этого я сделать не могу! Неужели это тоже для статьи? Очень странно. Я начинаю думать, что…

Он скривил рот в улыбке и осторожно взял ее руку в свою, жесткую, похожую на лапу хищной птицы: это был отвлекающий жест, от которого она вздрогнула.

— А ты не думай, детка, — сказал он. — Мне нужна схема. Это не обсуждается. Журнал готов платить. Скажем, еще тысячу долларов? — Он достал из кармана конверт. — Здесь пятьсот долларов, которые я тебе должен… ясно? Ты получишь еще тысячу.