Прекрасное искупление

Штоль Маргарет

Давай, Ли. Где ты?

Я не мог ничего поделать и постоянно прислушивался в ожидании ее ответа, хотя не слышал ничего кроме тишины.

Я прошел по скользкому льду в прихожей до знакомой развертки перед большой лестницей. Поднялся по белым ступеням, одна за одной, весь путь наверх.

Когда я оглянулся, то не увидел никаких следов.

"Ли? Ты там?"

Давай. Я знаю, что ты можешь чувствовать меня здесь.

Но она не ответила, и я проскользнул через приоткрытую дверь в ее спальню, где почти с облегчением увидел, что ее нет. Я даже проверил потолок, где я однажды застал

ее лежащей на штукатурке.

Комната Лены снова изменилась, впрочем как и всегда. На этот раз альт не играл сам по себе, и нигде не было надписей, и стены не были стеклянными. Она не выглядела как тюрьма, штукатурка не растрескивалась, а кровать не была сломана.

Все прошло. Её чемоданы были упакованы, и аккуратно сложены в центре комнаты. Стены и потолок были совсем обычными, как обычный номер.

Она выглядит, как будто Лена уезжает.

Я вышел оттуда, прежде чем смог подумать, что это для меня значит. Прежде, чем я попытался выяснить, как я хотел бы навестить ее на Барбадосе, или там, куда она едет.

Это было почти так же трудно, как думать о том, как я оставил ее в первый раз.

Я прошёл через огромный обеденный зал, где провёл так много странных дней и ночей. Толстый слой инея покрывал стол, оставляя темные мокрые следы сразу под ним. Я проскользнул в открытую дверь и выбежал на заднюю веранду, ту, что перед склоном зелёного холма, ведущего к реке - где уже не шёл снег, просто было пасмурно и мрачно. Было таким облегчением снова выйти, и я пошёл по тропинке позади дома пока не пришёл к лимонным деревьям и разрушенной каменной стене, которые говорили мне, что я находился в Гринбрае.

Я знал, что я искал, через секунду я увидел её.

Мою могилу.

Вот она. Среди голых ветвей лимонных деревьев, холмик свежей земли, выложенный камнями и покрытый тонким слоем снега.

На ней не было надгробного камня, только старый деревянный крест. Холмик не очень-то был похож на последнее пристанище, что заставило меня спокойнее отнестись ко всему этому.

Облака переместились, и я заметил какое-то мерцание на могилке. Кто - то оставил брелок с ожерелья Лены на верхушке деревянного креста. От этого вида мне живот скрутило.

Это была серебряная пуговица, которую я нашёл, когда мы впервые встретились на трассе №9. Я поймал её тогда на растрескавшемся виниле переднего сидения Биттера. Создалось впечатление, будто теперь я прошёл полный круг, с того момента, как я видел её впервые и до последнего, по крайней мере, в этом мире.

Полный круг. Начало и конец. Может я действительно продолбил дыру в небе и развалил вселенную. Может и не было никакого узла или хотя бы полу зацепки или троса способных препятствовать этому уничтожению. Что-то связывало мой первый взгляд на пуговицу с сегодняшним, хотя это была та же самая старая кнопка(?). Какой-то маленький кусочек вселенной тянулся от Лены ко мне и к Мэйкону, и к Амме, к моему отцу и маме - и даже к Мэриан и моей тёте Прю - и обратно ко мне. Я предполагаю, что Лив и Джон Брид тоже были где-то там, и, возможно, Линк и Ридли. Может быть и весь Гэтлин.

Разве это имеет значение?

Когда я впервые увидел Лену в школе, мог ли я догадаться, куда все это приведет? И если да, то изменил бы я что-нибудь? Не уверен.

Я осторожно взял пуговицу. Ту секунду, что я касался ее, мои пальцы двигались медленнее, будто я сунул руку на дно озера. А ничтожный вес олова показался тяжелее груды кирпичей.

Я положил её обратно на крест, но она скатилась с края и упала в грязь могилы. Я слишком устал, чтобы поднять её снова. Если бы кто-то ещё был здесь, увидел бы он, что пуговица упала? Или мне это только показалось? В любом случае, мне было слишком тяжело смотреть на эту пуговицу. Я никогда не задумывался о том, что буду чувствовать,оказавшись на своей могиле. И я не был готов покоиться с миром… или без.

Я ни к чему не был готов.

На самом деле, я никогда не задумывался над всеми этими смерть-во-спасение-мира штучками. Пока ты живой, ты вообще не задумываешься над тем, как будешь проводить время, когда умрёшь. Ты думаешь, что просто уйдешь, а всё остальное как-то само собой устроится.

Или ты думаешь, что умереть нереально. Тебе кажется, что ты будешь первым человеком в истории, с которым это не случится. Может это такой обман нашего мозга, чтобы мы не сошли с ума, пока живы.

Но не все так просто.

Не тогда, когда ты стояла там, где был я.

И ты такой же как все, когда приходит твое время.

Вот примерно так и думает парень, когда посещает свою собственную могилу.

Я сел рядом с моим надгробием и плюхнулся на жесткую землю и траву. Я сорвал одну травинку, проклёвывающуюся через полотно снега. По крайней мере она была зелёная. Теперь нет смерти, коричневой травы и хмарей (увальней)(?).

Спасибо Сладкий Искупитель (?), как любила говорить Эмма.

Да, пожалста. Вот, что я бы ответил.

Я посмотрел на могилу рядом с моей и потрогал рукой свежую холодную землю, позволив ей провалиться сквозь пальцы. Она была влажной. Вокруг Гэтлина всё действительно изменилось.

Я был воспитан как хороший Южный мальчик и знал, что лучше не тревожить и не проявлять неуважение к любой могиле в городе. Я гулял по кладбищам, осторожно идя за мамой, чтобы случайно не наступить на чей-нибудь священный участок.

Зато Линк, не придумал ничего лучшего, чем лечь однажды поверх могилы, притворяясь спящим, там, где покоился мертвец. Он хотел попрактиковаться — так он сказал. Генеральная репетиция. "Просто хотел посмотреть какой оттуда вид. Не может же, человек прожить всю жизнь, так и не узнав, где он окажется в конце концов, разве не так?"

Но, когда дело дошло до могил, было бы, пожалуй, странно беспокоиться о неуважении к своей собственной.

Именно тогда ветер донес до меня знакомый голос, я еще удивился тому, как близко он прозвучал.

– Со временем к этому привыкаешь, знаешь ли.”

Я проследовал за голосом несколько могил, и там была она, рыжие волосы, дико развивающиеся. Женевьева Дюкейн. Предок Лены, первая заклинательница, которая использовала Книгу Лун, чтобы попытаться вернуть того, кого она любила — первоначального Итана Уэйта. Он был мой пра-пра-пра-пра-дядя, для которого все это сработало не лучше, чем для меня. Женевьева потерпела неудачу, и семья Лены была проклята.