Прекрасность жизни
Шрифт:
И они провели всей семьей немало волнительных вечеров с художником, прежде чем картина была готова. Когда это наконец случилось, Парфенюк позвал их в свою мастерскую, расположенную в Копьевском переулке около Большого театра, торжественно стянул с мольберта плюшевое покрывало, и вся семья: Лилиана Петровна, Модест Иванович, малютка - предстала сама перед собой в том именно виде, каковой мы с вами только что видели. Парфенюк сиял, малютка, еще не понимая ничего, лишь лепетала "мама, мама", играя тяжелыми кистями покрывала. Лилиана Петровна вздрогнула, и у Модеста Ивановича вновь защемило на сердце, хотя все они были рады несомненной удаче художника.
Поздравляли его, жали руку, кушали осетринку, пили шампанское. Когда присутствующие раскраснелись, художник подарил моделям великолепно выполненную копию картины, но не в этом дело...
А в том, что с того самого дня, когда появилась на свет "Обратная связь", все они стали сильно задумываться и мысли их улетали далеко не только от прекрасности жизни, но и вообще от светлого пути. Их души, подобно сыру "рокфор", вдруг стал точить какой-то незаметный зеленый червь сомнения, нигилизма, престранного отношения к пространству и времени, месту и действию. Я, простой человек, не берусь вникать в причины этого загадочного явления но факт остается фактом: что-то со звоном треснуло в монолите их складной жизни, и двигатель их семейного счастья заработал с перебоями, прежде чем окончательно заглохнуть.
Странноват стал и сам Парфенюк. Он до самого конца выдержал тяжелую борьбу с непониманием полезного замысла и воспитательной роли картины, выстоял, победил, но в конце процесса выстаивания тоже как бы слегка надломился, как хрупкая полевая былинка. Нельзя сказать, что он стал пьяницей, но все чаще стал Парфенюк употреблять в разговоре нехорошие слова, посмеиваться неизвестно над чем. Однако крепкая, здоровая натура выходца из народа взяла свое, и он сумел усилием творческой воли победить возникший недуг. Парфенюк добровольно уехал на строительство БАМа и теперь уже который год работает там, создавая коллективный портрет стройки века, отчего и нет его сегодня здесь, на вернисаже. Гораздо хуже закончилось прямое соприкосновение с искусством у некогда счастливой семьи. Лилиана Петровна, соблазненная подлецами-сионистами, покинула СССР ради государства Израиль, подросшая малютка ныне снимается в США в полупорнографических фильмах про изгнание дьявола, а Модест Иванович разлюбил свою работу и, оказавшись в полном одиночестве, обязанности свои выполняет плохо, все поглядывает на часы, дожидаясь конца рабочего дня, чтобы лететь в свое опустевшее Ясенево. Где, наполнив чашу лимонадом или пепси-колой новороссийского производства, часами глядит на копию "Обратной связи", не произнося ни слова. Начальство, видя его нерадение, дало ему бесплатную путевку в санаторий, но он уже не был в силах прислушиваться к мнению коллектива, и коллектив махнул на него рукой. Уж больше не посылают его ни в ГДР, ни в Болгарию, что, на мой взгляд, является громадным пробелом в воспитательной работе, ибо никогда нельзя терять надежды, что каждый человек рано или поздно исправится. Да он и сам туда не хочет - любая заграница слишком живо напомнила бы ему, как подло и непонятно поступила Лилиана Петровна с ним и нашей Родиной. Она конечно же и его туда тащила, в эти так называемые сионистами "райские кущи", но у ней ничего не вышло, и Модест Иванович, чтобы оплатить им визы, продал "Запорожец", трясется теперь в автобусах, его топчут в метро, а вещей они ему почти не посылают.
Вот какова, товарищ, оказалась эта самая "Обратная связь"! Что ж, полотно Парфенюка сейчас в фаворе, о нем много спорят, пишут, но Модест Иванович твердо знает: возможно, эта картина еще исправит множество алкоголиков или людей, склонных к водке, но она уже сгубила свою натуру, то есть самого Модеста Ивановича и его распавшуюся семью. И следовательно, это - плохая картина! И не исключено, что люди, запрещающие подобные картины, действуют совершенно правильно, для всеобщей пользы! Это - хорошие люди! так теперь считает Модест Иванович, попивая свой ясеневский лимонад, и я с ним полностью согласен, отчего и пришел сюда сегодня. А если вы мне не верите, я могу показать вам свои документы, из которых явствует, что, беседуя с вами, я не погрешил ни единым словом ни против Истины, ни против Правды, ни против Бога!..
– Верю я вам, верю,- сказал герой, брезгливо отстраняя безумного, и продолжая оглядываться.- Ну, точно,- с досадой вырвалось у него,- как говорится, шел в комнату, попал в другую.
И действительно, вернисаж Лошкарева, куда герой был лично приглашен художником, проходил в совершенно другом помещении этого обширного Дома. У Лошкарева все выглядело по-иному. Дискретно сияли фотовспышки. Курился дымок американских сигарет. Пузырилось в бокалах ледяное шампанское. Знаменитости, ничуть не чванясь, бродили по выставке, образовывая живописные привлекательные группы, похожие на цветы. Лошкарев был, как всегда, скромен, невнятен, но глаза у него сияли, как у волка,- выставком закупил три его работы: "Композицию № 2", "Воспоминание о НЛО" и "Сиреневую сирень". Праздник шел своим чередом. В какой-то момент герой задумался, посмотрел в громадное окно и увидел бедного давешнего рассказчика, который, съежившись и подняв воротник демисезонного пальто, оставляя на свежевыпавшем снегу четкие следы своими лакированными полуботинками, шел прямо к дымящейся, черной полынье Москвы-реки.
Хорошо жить в СССР, только иногда очень грустно. Скорее бы перестройка...
ГЛАВА 1973
Толстая шкура
Интервью с Н. Н. Фетисовым, представлять которого читателю нет никакой нужды
АВТОР. Николай Николаевич, вы много повидали в жизни. Расскажите нам немного о себе.
Н. ФЕТИСОВ. Блаженной памяти 1956 год! Я, еще совсем юный и красивый, лечу над бескрайними просторами Эвенкии и вылажу из вертолета, жадно пропуская сквозь зубы девственный воздух.
Кругом текут бурные реки, чавкает грязь под ногами, и мошкара облепила мое лицо! Трудно! И я, стиснув зубы, иду впереди каравана оленей, везущих на своих спинах нелегкий и важный груз: спальные мешки, чай, сахар, табак, спички, кофе.
Трудно? Да, трудно! Несомненно трудно: стелется карликовая березка, пот режет глаза, но мы идем и идем вперед.
Однако вот даже и наш "вездепроходимый" олень совершенно застыл в грязи, тонкие ноги его пытаются подломиться, а глаза выкатываются из орбит и становятся похожими на глаза одной девушки, которая совершенно не относится к этому рассказу и с которой я познакомился совершенно при других обстоятельствах и в другое время.
– Что будем делать, боё 1?
– кричу я бригадиру проводников, пожилому студенту-заочнику педагогического института Василию Б. Но тот ничего не отвечает.
– Однако, не довезем груз, боё?
– упавшим голосом говорю я, еще совсем юный и красивый, с целыми зубами, густой шевелюрой и в портянках.- Однако, худо, боё?..
Василий Б. по-прежнему ничего не отвечает. Он зорко оглядывается по сторонам, как медведь.
И только тут я замечаю у него в руках толстую палку толщиной со стакан, всю отлакированную временем, выщербленную, выскобленную, с национальным орнаментом, чтобы лучше было за нее держаться.
– А что, если тебе, однако, толкнуть олешка палкой, боё?
– советую я Василию Б. Но Василий Б. все равно мне ничего не отвечает, потому что он знает жизнь, он дышит через ее поры, он крепко стоит на земле, и никакая сила его с земли не сковырнет.
Василий Б. взмахивает палкой и обрушивает ее тяжелый удар прямо в нежное лицо оленя. Я зажмуриваю глаза, но, открыв их, отнюдь не вижу перед собой потоков крови. Я отнюдь вообще ничего не вижу перед собой, потому что караван уже далеко впереди.
Смахнув слезы жалости, я догоняю ушедших и предлагаю короткий, но полезный привал, обещая угостить всех спиртом.
Мы с Василием Б. глотаем обжигающую жидкость, которую выдают для протирания теодолита, двое суровых мужчин среди бескрайних просторов Севера, и Василий Б. наконец прерывает молчание.
– Эй ты, фуфло 1? Ты как считаешь - мы с этой заразы не сослепнем?
– Нет!
– Я счастлив, что бывалый таежник наконец заговорил со мной, почти подростком.- Это этиловый спирт. Я видел, как его пили начальник экспедиции и его жена. И они до сих пор все видят.
– Ну, тогда дело,- одобрительно говорит Василий Б.- А то у нас на судоремонтном в Красноярске раз мы заначили цистерну и все пили, и даже на свадьбу сантехника взяли три ведра, а потом все ослепли.
– Все?
– не верю я своим ушам.