Прекрасные похороны
Шрифт:
— Когда тебе было одиннадцать, я взял тебя на охоту. Мы занимались этим и раньше, и ты был в этом хорош, но в то особенное утро было дождливо и холодно, и ты решил остаться ждать меня в грузовике. Я побрел к своему любимому месту и на протяжении двух часов вытирал с глаз лившуюся воду, продрогнув до костей и желая, чтобы это несчастное туманное утро ты провел со мной. Я не видел ни одного оленя за это время. И тут я услышал один выстрел, а потом еще один.
Я схватил вещи и помчался обратно к грузовику так быстро, как мог, и чуть не поскользнулся, когда добежал до тебя и увидел, как ты склонился над своей жертвой. И будь я проклят, то был первый
— Когда Дианы не стало, ты никогда не спрашивал меня, что делать, ты просто знал это, будто она нашептывала ответы тебе на ухо. Ты укачивал Трэвиса перед сном, успокаивал Трентона, одевал близнецов в одинаковую одежду, как привыкла делать твоя мама. Ты причесывал их и проверял, чтобы они шли в школу чистыми, в независимости от того, сколько раз тебе приходилось мыть их, прежде чем отвести на автобус. Ты заботился обо всем, и когда потом ты уехал и стал заниматься тем, чем хотел, я гордился тобой так сильно, что больше было нельзя. Действительно нельзя.
— Мне хотелось бы провести с тобой еще один вечер за обеденным столом, играя в карты и обсуждая то, как ты восхищен матерью своего ребенка. Хотелось бы мне сделать что-нибудь, чтобы опять поговорить с тобой о твоем будущем и твоей работе, даже если ты не мог рассказать нам все. Я не знаю, почему это случилось с тобой, самым осторожным из нас, самым верным своим принципам, самым подготовленным. Ты был сильнейшим из нас. Но от мысли о том, что ты наконец-то сможешь обнять свою маму, мне становится намного легче. Я знаю, что ее смерть отразилась на тебе сильнее всех. Не из-за бремени, что ты на тебя свалилось, а из-за того, что из всех мальчиков ты любил вашу маму дольше всех. Ты никогда не забывал о том, что она тебе сказала, и заботился о своих братьях. Ты даже не заметил этого, но ты никогда не подводил ее. Я отдал бы все, чтобы занять твое место, а ты бы смог сейчас вместе со своей женой воспитывать вашу дочь. Потому что я знаю, что из тебя получился бы прекрасный отец, такой же, каким прекрасным сыном ты был. Я буду скучать по тебе так же сильно, как скучал по твоей матери, и я знаю, что это будет очень больно.
— Спасибо тебе, что до последнего заботился о безопасности и сплоченности нашей семьи, и спасибо тебе за то, что несмотря ни на что и ни на кого — даже на самого себя, — ты делал то, что было правильно. Я знал тебя достаточно долго, чтобы понимать, что ты не делал ничего без серьезных на то причин, и в этот раз тоже. Я обожал тебя с самого первого твоего вздоха. Ты был хорошим мальчиком и замечательным человеком, и эта семья оправится вновь, чтобы стать лучше в твою честь.
Джек сжал губы, сложил листок и убрал его в карман. Он снял свои очки, и Шепли помог ему пройти на место под звуки одной из любимых песен Томаса, звучащей из динамиков.
Джек сел рядом со своим братом, и они стали утешать друг друга под музыкальный аккомпанемент. Даже Эбби с Трэвисом плакали. Эбби обняла Лииз, а Трэвис в это время укачивал Стеллу, касаясь ее лобика своей щекой. Я переплела пальцы с трясущимися пальцами своего мужа и сильно сжала руку. Он вытер щеки, втянув воздух между тихими всхлипами. Я осмотрела лица нашей семьи: мы выглядели такими сломанными, такими потерянными. Мое дыхание сбилось, когда я увидела, как местный пастор поднимается на сцену. Он предложит нам помолиться, чтобы найти утешение, но ничего не сможет забрать нашу боль. Даже Бог.
Я посмотрела на Трентона, который сбросил с себя маску крутого парня, совершенно не думая о толпе людей вокруг. Было невыносимо наблюдать, как мужчины вокруг меня разваливаются на части — мужчины, которые в любых других обстоятельствах даже не дрогнули бы. Сейчас же с каждым своим вздохом они выдавали свою боль, а я сидели среди братьев Томаса, желая хоть как-то унять их душевные муки. Было так сложно осмыслить происходящее. Играющая музыка делала все только хуже, и я постаралась оградиться от своих чувств так же, как делала это в детстве, когда мой отец бил маму.
Как я и думала, вокруг дома Джима на обочинах собралось множество машин. Чем больше расходились вести о смерти Томаса, тем больше людей приезжали, принося с собой запеканки и приятные воспоминания о нем.
Я сглотнула, внутренне подготавливаясь к соболезнованиям от всех этих людей. Джим был отцом, похоронившим своего первенца. Лииз была вдовой. Я же была невесткой и бывшей девушкой. Я чувствовала, что горюю сильнее, чем Фэйлин или Эбби, и чувствовала из-за этого вину. Меня тошнило, а нос уже горел.
Мне так не хотелось заходить в этот дом, играть роль жены-опоры и скорбящей невестки и в то же время игнорировать тот факт, что Томас был моей первой любовью, что мы не один раз засыпали и просыпались рядом друг с другом, и что мы почти что съехались. Он любил меня, а я должна была из уважения к его жене и своему мужу делать вид, что ничего этого не было.
Трентон сжал мою руку.
— Я знаю, — просто сказал он. Ему понадобилось сказать всего два слова, чтобы поддержать меня, выразить поддержку и безоговорочную любовь.
Накануне ночью он простил меня за то, что я скрывала правду. Он сказал, что это ненормально, но он все понимает, и все равно любит меня.
Целый океан друзей и родственников заходили в дом, проходя по ковру, который однажды выбрала Диана, и по которому бегал в детстве Томас — еще тогда, когда все они были счастливой семьей, не встретившейся со смертью. Именно поэтому Диана взяла с Джима обещание уйти из полиции. Именно поэтому она взяла с него обещание проследить, чтобы дети не пошли по его стопам. После того, как смерть забрала Диану, Джим и мальчики ждали, что она придет и за нами. Это казалось таким реальным, ощутимым, ведь смерть пришла не за кем-то другим, а именно за ней. Она забрала смысл их жизни, их солнце, их нерушимую основу. И оставила лишь воспоминания, стиравшиеся с каждым годом. Трентон рассказывал, что изо всех сил старался не забыть звук ее голоса и ее глаза. В тот момент, когда она умерла, все они видели смерть, а смерть видела их.
Тэйлор и Тайлер сидели за обеденным столом рядом с принесенной едой и горой чистых тарелок. Их жены сидели рядом, стараясь помочь им справиться с болью. Просто справиться, ведь она не могла исчезнуть. Никогда. Независимо от того, сколько раз бы они кричали, рыдали или били что-то, она не могла пропасть.
Как ни странно, Трэвис выглядел лучше всех. Он следил за тем, чтобы у братьев были вода и пиво, чтобы им было удобно. Трентон и Шепли все еще сердились на Трэвиса, а близнецы все еще оставались на его стороне, но сегодня они не могли друг с другом бороться. Они нуждались друг в друге, чтобы пройти через это.