Прекрасные похороны

Макгвайр Джейми

— Я уверена, что для вас это сложная ситуация, но вы не просто разошлись, Кэми. Ты вышла замуж за его брата. Он двинулся дальше. Ты не скорбящая вдова, как бы тебе этого не хотелось.

— Эбби, — сказал Трэвис.

Она откинулась назад, скрестив руки.

— Я так и знала, что она перевернет все на себя сегодня. Она полностью забрала себе Джима, заставила Трентона страдать из-за бесплодия, а теперь еще хочет, чтобы все признали, что она первая любила Томаса.

— Я бы была рада, если бы вы приезжали чаще, — сказала я.

— Ты не живешь здесь, — возмущенно сказал

Эбби, — и еще имеешь смелость приглашать меня в дом Джима! Я была в этой семье дольше, чем ты.

— Я не заставляю Трента страдать. Он хочет ребенка так же, как и я, — сказала я, не обращая внимание на ее заявление прав.

— И все же он буквально живет от теста до теста, прерываясь только для того, чтобы показать тебе, что он несчастен.

— Раньше я любила Томаса, — наконец сказала я.

— Он женится на Лииз, — огрызнулась Эбби. — Уверена, ты чувствуешь себя в праве чувствовать, будто потеряла столько же, сколько и она, но она там держит свою дочь. Ты хотя бы подошла к ней и выразила соболезнования?

Я начала говорить, заикаясь из-за столь неожиданного нападения. Я не была уверена, откуда Эбби взяла в себе столько злобы, но, видимо, все это копилось в ней долгое время.

— Я просто не... Я не хочу, чтобы она чувствовала себя неуютно.

— Если ты считаешь, что Лииз думает о тебе не просто как о невестке Томаса, то ты круто ошибаешься. Я гарантирую, что из-за тебя она точно неуютно себя не почувствует.

Ее слова слишком ранили меня. Я сдула губы и посмотрела вниз, вытирая салфеткой нос.

— Детка, — сказал Трэвис, разминая плечи своей жены. — Полегче.

— Кэми? — Сказал Трентон, подхоя к нам.

— О, черт, — прошептал Трэвис.

Он встал передо мной на колени, ожидая моего ответа.

— Тебя обнять, куколка?

Я вытерла нос и глаза и с легкой улыбкой посмотрела на него.

— Просто грустно, — сказала я.

Трентон погладил меня по голове.

— Ага. Давай, пойдем со мной. Папа спрашивает о тебе.

Я встала, оставив Трэвиса и Эбби в одиночестве. Она никогда не говорила мне ничего подобного, и я тут же начала искать ей оправдания. Она только что родила, и ее гормоны вышли из-под контроля, Картер один был в больнице, в то время как она была здесь, чтобы оплакать Томаса и поддержать Трэвиса. Может, она не имела в виду ничего плохого. Может, она сорвалась. Но потерять свою невозмутимость, особенно без какой-то провокации — это было не похоже на Эбби.

Трентон повел меня в гостиную, и я оглянулась на Эбби. На ее лице уже был виноватый вид. Трэвис успокаивал ее, но выражения их лиц отличались от лиц остальных людей в комнате.

Мои глаза переместились на урну с прахом Томаса, стоящую на полке, и я мысленно попросила Бога, чтобы они действительно что-то от меня скрывали, и чтобы мои инстинкты меня не подводили. Когда Джим попал в поле зрения, я затаила дыхание. Он сидел, сгорбившись, с огромными мешками под глазами и обвисшим лицом. Конечно, если бы все это было прикрытием, они бы ему сказали. Они бы не позволили ему думать, что его сын был мертв.

Стакан с ледяной водой Джима был почти нетронут, так что я взяла его со стола и сказала попить. Он сделал глоток и отдал стакан.

— Спасибо, сестренка.

Я села на пол около него, погладив его по колену.

— Хочешь есть?

Запеканки, которыми был заставлен почти весь стол, были едва тронуты. Еще неделю назад мальчики Мэддоксы за секунду съели бы все, но сейчас к еде притрагивались только дети. Все остальные бродили вокруг как ходячие мертвецы с фужерами или стаканами с алкоголем.

Джим покачал головой.

— Нет, спасибо. У тебя все в порядке? Что-нибудь нужно? Я не видел тебя какое-то время.

Я улыбнулась, уже не чувствуя себя таким монстром, как при разговоре с Эбби. Я заботилась о папе, и я видела, что ему становилось лучше, когда я была рядом. Он знал, что я заботилась о нем. Эбби могла говорить что угодно, и, возможно, отчасти она была права, но я была Мэддокс, и меня волновало лишь то, какой видели меня Джим и Трентон.

Я кивнула, увидев, что место рядом с Джимом освободилось. С другой стороны на складном стуле сидела Лииз, держа в руках спящую малышку. Стелла было прекрасна: наполовину пошла в Лииз миндалевидными глазами, темными прямыми волосами и пухлыми губами, а наполовину — в Томаса. У ее глаз хоть и был голубоватый отблеск, но все же они оставались коричнево-зелеными, цвета спелой груши, как и у ее отца.

Трентон сжал мою руку, заметив, что я смотрю на кроху. Часть меня знала, что мне стоит отвести взгляд и пощадить его чувства, но другая часть требовала, чтобы я честно признавала свои чувства, поэтому я могла справляться со всем так, как сама этого хотела.

— Она прекрасна, — сказала я мужу.

— Да, это так.

— Служба прошла замечательно, — сказал Лииз какой-то мужчина, а пожилая женщина похлопала Стеллу по спинке, пройдясь пальцами по ее сине-серому платьицу:

— Она такая милая.

— Спасибо, — ответила Лииз, прижимая Стеллу к груди. Я никогда не видела таких крошечных Мэри Джейн [1] или носочков, подходящих под платье Стеллы. Ее подгузник был покрыт множеством оборочек, сверху которых были сине-голубые штанишки.

[1] Речь идет о женской обуви Mary Jane, ставшей в 19 веке прототипом для детской обуви.

Вэл подошла к Лииз и что-то прошептала ей на ухо. Глаза Лииз на секунду расширились, а затем она расслабилась и даже слегка улыбнулась. Вэл быстро показала ей на телефоне какое-то сообщение, и по щекам Лииз полились слезы.

Трэвис и Эбби сразу подошли к ней и помогли забрать вещи малышки, решив обсудить что-то в соседней комнате.

— Это было... странно, — сказал Трентон.

Я схватила мужа за руку и потянула, чтобы он встал, после чего повела его на улицу через заднюю дверь, думая о Джимн. Он решил подождать, пока все уедут, прежде чем развеять прах Томаса. Он не спешил делать что-то столько подводящее черту и нуждался в нескольких днях отдыха после похорон.

— Что такое? — Спросил Трентон.

Я не останавливалась, пока мы не дошли до тени от дерева, растущего прямо у забора в дальнем углу заднего двора. В детстве мальчики вырезали свои инициалы на коре, и отличались только буквы посередине, обозначающие вторые имена.