Прекрасный хаос
Шрифт:
— Правда? — воскликнул я, хватаясь за соломинку.
— Нет, шучу! Расписывайся и проходи в огород.
— Огород? — переспросил я.
— Ага, в жилой корпус. Овощей мы там держим, — осклабился он, и я вспомнил, как мы с ним чуть не подрались в раздевалке.
«Остынь, Уот! Неужели ты позволишь новенькой вертеть тобой, как ей заблагорассудится?! И кто ты после этого?» — заявил он тогда.
— Старая шутка, Бубби! — вмешалась Лена.
— Отнюдь, — отмахнулся он. — Давай-ка сыграем в «Покажи мне, что у тебя есть»? — обнаглел он, уставившись Лене прямо в вырез рубашки.
Я стиснул кулаки, но сдержался,
— Просто помолчи немного, — произнесла она, облокотившись о стойку.
А Бобби уже хватал ртом воздух, словно выброшенная на берег пересохшего озера Моултри рыба.
— Отлично, — улыбнулась Лена, забирая бейджики для посетителей.
— Пока, Бубби, — попрощался я, и мы двинулись мимо него по коридору.
Запах становился весьма ощутимым. На ходу я успевал заглянуть в палаты с открытыми настежь дверями. Теперь мне почудилось, что мы попали в одну из картин Нормана Роквелла, [12] изображавшего трагические эпизоды из жизни обычных людей.
12
Норман Роквелл(1894–1978) — американский художник и иллюстратор.
На больничной койке лежал старик. Его голова была перебинтована таким количеством бинтов, что выглядела нереально огромной. Он напоминал инопланетянина и без остановки играл с маленьким «йо-йо»: вверх-вниз, вверх-вниз… Напротив него сидела женщина с пяльцами в руках и вышивала, только вот иголки у нее не было. Я поспешно зашагал дальше.
В следующей палате находился подросток и водил рукой по листу бумаги, лежащему на приставном столике из фанеры. Он таращился в пространство и не прекращал писать, хотя по его подбородку стекали струйки слюны. Ручка двигалась очень быстро, и я как-то засомневался. Вряд ли он пишет что-то связное, наверное, это просто бессмысленный набор букв. А может, наоборот — он создает здесь бессмертный шедевр. Кто знает? Кому вообще есть до него дело? Конечно, не Бобби Мерфи. Меня разобрало такое любопытство, что я едва не вырвал у парня бумагу.
«Упал с мотоцикла?»
«Наверное».
Лена сжала мою ладонь, а я изо всех сил пытался не думать о том, как она, босая и без шлема, ехала вместе с Джоном Бридом на его «Харлее».
«Я сделала глупость, Итан».
Я потащил ее вперед. В следующей палате собралась куча народа — у маленькой девчушки был день рождения. Очень грустный получился праздник — покупной торт из «Стой-стяни» да стаканы с брусничным морсом, прикрытые пластиковыми крышками. В торт воткнули пять свечей, семья пела ей песенку, но свечи так и не зажгли.
«Может, здесь строгие правила».
«Господи, какой кошмар!»
Навязчивый, приторный запах усиливался. Я заглянул в очередное помещение и оказался в общей кухне, заставленной йогуртами и банками с жидкой пищей. Ясно, чем тут пахло: едой, предназначенной для людей, которые не похожи на нормальных жителей Гэтлина.
Сюда, в окружную больницу, привезли и мою бабушку Пру. Пока тело неподвижно покоилось в палате, ее дух скользил по безграничным просторам неизведанного. А она, кстати, составила карты загадочных чародейских туннелей с тщательностью,
А смогу ли я справиться? Меньше всего мне хотелось смотреть на бабушку Пру в подобном состоянии. Что, если она останется в моей памяти именно такой — одинокой и брошенной?
Я собрался развернуться, но внезапно запах резко изменился, и я понял, что мы добрались до нужной палаты. Оттуда просачивался особый аромат: смесь розовой воды и лаванды из пакетиков саше, которыми были набиты ящики комодов Сестер. Его я точно ни с чем не перепутаю.
— Итан, — позвала меня Лена.
Из палаты доносился шум аппаратов жизнеобеспечения. Я сделал шаг в сторону Лены, но она обняла меня за плечи и тихо сказала:
— Знаешь, возможно… ее там нет.
Я старался слушать Лену, но меня отвлекали механические звуки приборов. Что они вытворяют с моей бабушкой?
— Ты о чем? Конечно, она там, а где ей еще быть? Видишь табличка с ее именем!
Я кивнул в сторону белой доски. Надпись черным легко стирающимся маркером гласила: «Стетхем Пруденс».
— Верно. Но твоя бабушка Пру… она, вероятно, уже очень далеко отсюда.
Я-то все понимал, но никак не желал соглашаться с Леной.
— А ты мне поможешь? — с надеждой произнес я, берясь за дверную ручку. — Ну, вроде того, как Линк ощущает запах ее крови и слышит биение ее сердца? Ты найдешь ее?
— Кого найти? Ее душу?
— Природные феи это умеют?
— Не знаю, — беспомощно ответила Лена. — Не уверена. Но я должна что-то сделать…
Она отвернулась от меня, но я заметил, что на щеке заблестела подозрительная дорожка.
— Ты и не обязана, Эль. Ты вообще не виновата. Абрахаму был нужен я.
— Не ты, а Джон.
Лена не стала продолжать, но я сразу догадался: «Все случилось из-за меня». Не успел я возразить ей, как она сменила тему:
— Я спросила у дяди Мэкона, что происходит с людьми в коме.
— И что? — прошептал я, готовый пожертвовать всеми своими убеждениями и предрассудками.
— Чародеи верят, что душа может покидать тело при определенных обстоятельствах, например при путешествии. Дядя Мэкон говорит, что тогда появляется ощущение свободы, как будто становишься призраком.
— Неплохо.
Я вспомнил подростка, исписывающего листы бумаги, и старика с «йо-йо». Они не странствовали. И призраками не были. Они застряли в нашем мире, попав в ловушку малопригодных для существования тел.
Только не бабушка Пру! Я этого не вынесу! Пожалуйста, только не она!
Молча, я взглянул на Лену и переступил порог палаты.
Моя бабушка Пруденс — самое крошечное создание на земле. По ее собственным словам, с каждым новым годом ее спина все больше сгибалась, а она сама с каждым новым мужем все больше худела. Теперь она едва доставала мне до груди, даже когда выпрямлялась и надевала ортопедические туфли на толстой подошве.
Сейчас бабушка Пру лежала посреди огромной койки. Врачи присоединили к ней бесчисленное количество трубок, и она стала совсем беззащитной. Ее тело практически не вдавливалось в матрас. Свет ровными полосками падал на бабушку Пру через бежевые пластиковые жалюзи.