Прекрасный принц
Шрифт:
Показание это сопоставили с показаниями тех полицейских, которые находились в это время в приемной. Все они чистосердечно признались, что действительно что-то похожее на вопли они слышали. Отчего не вмешались? Как сказал один из них: так ведь по голосу было слышно, что это кто-то посторонний.
Может, стоило бы все-таки проверить, в чем дело. А зачем, им же было известно, что там находится их человек, он в случае надобности мог бы и проверить.
Было ли им известно, что там Прекрасный Принц? Нет, никакого Прекрасного Принца там не было.
Хотят ли они этим сказать, что в помещении мог находиться какой-нибудь сбежавший слон или гиппопотам? Присутствовавшие в зале улыбнулись фривольному тону судьи, а свидетель тут же сориентировался и заявил, что, мол, бог его знает, на свете всякое бывает.
В таком духе оно и шло, и продолжалось что-то около года. Не то чтобы изо дня в день, но если считать перерывы на обед, на экспертизы и доследования, то в общей сложности набежало энное число дней, составивших примерно названный срок.
Как хорошо, когда суд тщательно ведет протоколы. Привлеченные по делу лица давно успели бы и забыть, зачем они здесь, но им о том скрупулезно и во всеуслышание напоминалось в начале каждого судебного заседания.
После чего шла подробнейшая информация, что именно сказал такой-то и такой-то из них в связи с тем-то и тем-то.
Чуть ли не скорбно прозвучал глас правосудия, так заключившего вынесенное им определение: на основании рассмотренного суд не считает доказанным, что Прекрасный Принц указанным им образом и посредством указанного лица подвергся нанесению телесных повреждений, могущему быть квалифицированным как истязание или пытка.
Не оставлена была без внимания легкая запинка на слове «не», что произвело колоссальный эффект и свидетельствовало, что в глубине души сострадательное правосудие все же колебалось.
Прекрасного Принца такой итог вполне устраивал. Если б дошло до вынесения приговора, последовало бы его обжалование, и все повторилось бы сначала. Теперь же только от него зависело, подать на обжалование или нет. Все было в его руках, которых уже не было, и поскольку подавать было нечем, он махнул на это дело рукой, опять же несуществующей.
А, кроме того, ему хотелось уйти на покой, хотелось, наконец, почувствовать себя вольным человеком. К концу же процесса он получил уведомление, что суд по рассмотрению страховых дел, в который он обжаловал вынесенное не в его пользу решение Страховой кассы, счел его трудоспособность столь ограниченной, что присудил ему третью часть досрочной пенсии, из которой, однако, должно было вычитаться, во-первых, то, что он сам еще способен был заработать, во-вторых же, то, что он мог получить в качестве возмещения ущерба от кого-то другого. Следовательно, если б он получил сейчас что-нибудь от того человека из полиции, он лишился бы своей пенсии. А пенсию как-никак иметь желательно, ведь ты ее заработал. Хоть это и не относилось к Прекрасному Принцу, который в течение долгого ряда лет самым безответственным по отношению к обществу образом избегал способствовать своему собственному обеспечению.
И когда адвокат скатил его с лестницы на улицу, где сияло солнышко, он с наслаждением подставил лицо ласковым лучам и, подобно кругленькому сказочному колобку, покатил себе дальше, навстречу широкому божьему миру.
И зажил себе Прекрасный П. в довольстве и покое. Никто не обращал на него внимания, что, возможно, и к лучшему, ибо и внимание бывает в тягость. (Как это ему теоретически представлялось, поскольку он не имел случая испытать это на собственном опыте, а вычитал в одной из газет, попадавшихся ему иногда под колеса.)
Время шло, годы шли. Прекрасный Принц увядал, что повлекло за собой некоторое усыхание его тела. Оно стало в результате меньше в объеме, зато более гармонично по форме. В сущности, он стал удивительно походить на ежа, только ежа более крупного, чем распространенная в этой стране разновидность. Время от времени добрые люди выставляли ему на крылечко молоко, а когда ему случалось в сумерки переезжать дорогу, машины тормозили с таким визгом, какой редко услышишь, когда речь идет о человеческой жизни.
Но, в общем, сходство с ежом не так уж было и выгодно, ведь обитал-то он в городе, где ежи непривычны людям и не вызывают у них столь сентиментальных чувств, как в районах загородных вилл или же туристских кемпингов.
К тому же и на глаза он попадался не часто. Он заметил, что, пробираясь по тротуару, пугает малых детей, на городских же мостовых безопасность ежам не гарантировалась. Поэтому он предпочитал держаться сточных канав.
И вот однажды, пробираясь так-то по канаве, он подхвачен был одной из городских уборочных машин, которые, подметая, всасывая, перемешивая и прессуя, очищают таким образом улицы от сора и грязи. Итак, он подвергся последовательно всем названным процессам и обнаружен был только на свалке, куда был выдавлен в спрессованном виде вместе с прочими нечистотами через отверстие агрегата, называемого в просторечии «колбасницей».
Его, пожалуй, и вовсе бы не обнаружили, если бы не кровь, выдавленная прессом на поверхность его шерсти. В общем, его срочно доставили в больницу. Теперь на Прекрасного П. смотрели несколько по-иному. Ведь он умудрился дожить до весьма преклонных лет. Одни ссылались на него как на пример поразительной жизнеспособности нации. Другие приводили его в пример, когда требовалось ответить на вопрос, как государство заботится о своих инвалидах. И те и другие из соображений чисто патриотических были заинтересованы в том, чтобы он вышел живым из пустячного столкновения с уборочной машиной, и потому он был срочно доставлен в больницу.
Благодаря прессу он оказался до некоторой степени сдавленным. Голова ушла в плечи, чтобы не сказать, в ребра. В результате гладкая половина лица оказалась частично прикрыта волосатой кожей груди. С точки зрения эстетической, гармонии получалось не больше, чем прежде, и решено было отделить от груди этот участок кожи и «надеть» его на неприлично до тех пор голую и в своей оголенности несколько вызывающе нахальную половину лица. В результате создавалась полнейшая иллюзия однородности. Правда, один раз они уже проглядели, что подсадили ему на глаз целый лес, каковую ошибку благополучно повторили, но, с другой стороны, зачем, спрашивается, ему теперь глаза. К тому же глаза у него были, хоть и под кожей. Глаза, в общем-то, имелись, так что никакой, по сути, ошибки допущено не было.