Прекрасный зверь
Шрифт:
Он хватает большой нож и кладет лобстера на разделочную доску.
— Да?!
Мои глаза расширяются от ужаса.
— Ты же не собираешься убивать лобстера, чтобы съесть его, не так ли?
Он по-прежнему держит нож над лобстером, но при этом посматривает на меня.
— А почему я не должен?
Я выпускаю воздух из губ.
— Он же живой. Разве ты не чувствуешь себя плохо, когда убиваешь своими руками?
Он потирает подбородок ребром кулака, держа нож.
— Ты не ешь лобстера?
— Ем, — неловко признаюсь я, — но я не смогу съесть его, если
Он смеется.
— Мы все когда-нибудь умрем, Сноу. У этого парня была неплохая жизнь на дне океана, и я сделаю ему быструю смерть. Я хочу, чтобы моя смерть была тоже такой же быстрой.
— Я не могу на это спокойной смотреть, а потом есть его.
Он ухмыляется.
— Ты лицемерка, Сноу. Ты ешь лобстера, когда кто-то другой убьет его для твоего блюда, положит в коробочку из пенопласта, затянув пищевой пленкой, и выложит на полку супермаркета.
— Именно так.
— Ясно. Отвернись тогда. Я собираюсь совершиться над ним последний обряд.
Я отворачиваю голову и слышу треск с хлюпаньем, нож ударяется о разделочную доску. Я поворачиваюсь к нему, лобстер аккуратно разделен пополам, но его щупальцы все еще двигаются. Потом они останавливаются. И глядя на его неподвижное тело я вспоминаю, как очень сильно хотела отомстить, мне хотелось убивать и не только лобстера или осьминога, а людей. Тогда я действительно могла убить с поющим сердцем.
— Шейн?
Он поворачивает ко мне голову.
— Что?
— Ты мог бы убить человека?
Его глаза сужаются, в них чувствуется опасность.
— Если он причинит тебе боль… я имею в виду настоящую, реальную боль, или тем, кого-то ты любила...
Он отвечает без колебаний, его голос звучит сильно и уверено на кухне, где кипит рис и лежит мертвый лобстер на деревянной доске.
— И да. Я бы убил за тех, кого люблю.
Я медленно киваю и несколько секунд мы смотрим друг на друга. Его глаза горят яростью. Он больше не говорит ни слова, но я вдруг чувствую себя в безопасности, я никогда так не чувствовала себя с Ленни. Мои мышцы наполняются силой, и я ощущаю, словно могу совершить все, что угодно и быть кем угодно.
8.
Сноу
— И почему ты решила нанести мне неожиданный визит? — спрашивает он, зачерпнув и отбрасывая желто-зеленую пенку из варящегося лобстера.
— Прости, теперь я понимаю, что мне следовало сначала позвонить. В Англии все не так, здесь не принято суваться в чью-нибудь дверь без приглашения.
Он берет лимон из вазы с фруктами, стоящей на кухонном столе, моет и режет на дольки.
— Ты уже пришла, но, как правило, люди торгуют вещами, которые тебе не нужны, и подозрительные подруги, пытаются подловить своих друзей в компрометирующей ситуации, — сухо отвечает он.
— Ты можешь еще кое-что добавить в свой список — женщину, которые только что получила хорошие новости.
Он отрывает глаза от лобстера, подняв вопросительно бровь.
— У тебя имеются хорошие новости?
Я радостно усиленно
— Тогда расскажи.
— Ладно, слушай, — говорю я со счастливой улыбкой. — Моя самая большая мечта, столько, сколько я себя помню, заключается в том, что я хотела стать дошкольным учителем. Я хотела отдать то, что моя няня давала мне — привить детям тягу к знаниям. Но моя мама не хотела, чтобы я стала воспитателем. По ее мнению, за эту работу плохо платили, она считала эту работу неблагодарной, а также была уверена, чтобы я ни делала, я не смогла бы изменить ни на йоту маленьких детей. Думаю, это именно та причина, почему я сбежала в Англию. Я поняла, если я хочу, чтобы моя мечта осуществилась, мне следует покинуть Индию... и, поскольку у меня был британский паспорт, я приехала сюда.
— Но здесь в Англии, все педагогические колледжи выставляют требования — иметь опыт работы, по-другому они не принимают. Итак... я написала, что у меня уже имеется опыт некоей волонтерской работы в местных школах, и сегодня утром пришло письмо — меня приняли.
— Похоже я сейчас смотрю на самого счастливого воспитателя, которого мне доводилось видеть? — спрашивает он, прищурившись.
Да, точно, я теперь учитель дошкольного образования.
— Я всегда хотела учить маленьких детей.
— Мне кажется, ты будешь блестящим воспитателем детей дошкольного возраста.
— Ты правда так думаешь?
— Конечно. Ты же не можешь не быть, раз такая любознательная? Ты видишь образование, как передачу какого-то вида магии, — говорит он, поставив чугунную сковороду гриль на плиту.
Мы ведем дальше свой разговор, пока он сбрызгивает две половинки оливковым маслом и добавляет соль и перец. Я смотрю на его красивые руки, как они сыпят щепотку паприки, паря над лобстером. Роскошная, экзотическая красная пыль оседает, как пурпур на серой коже лобстера. И вдруг ниоткуда у меня появляется мысль: «Как было бы здорово почувствовать его большие, сильные руки на своем теле».
Ножницами он отрезает веточку петрушки из горшка, стоящего на подоконнике, мелко ее рубит и бросает в глиняную миску. Он надавливает на нож ребром кулака, чтобы разрубить зубчики чеснока и четыре гвоздики. Потом передвигается к синей керамической миски, положив две толстые палочки сливочного масла и щепотку чили.
Он наливает немного оливкового масла на горячую сковороду и кладет половинку лобстера. Раздается шипение. Очень быстро он переворачивает их и брызгает коньяком. Два длинных синих языка пламени вырываются с досадой из-под сковородки.
— Вау! Впечатляет, — говорю я.
— Ты предполагаешь, что это впечатляет? Подожди, пока не увидишь, что я еще могу приготовить, — поддразнивает он.
У меня начинает краснеть лицо, похоже я похожа сейчас на лобстера.
Раздается писк, рис готов, он снимает лобстера с огня.
И поворачивается ко мне.
— Хочешь?
У меня во рту текут слюнки, так вкусно пахнет, но я решительно отрицательно качаю головой. Я видела сначала живого лобстера. Лицемерка я или нет, не могу. Я бы съела, если бы не видела его смерть.