Прелесть
Шрифт:
Внезапно в его собственной голове возник алгоритм. Последовательность химических процессов, которые сделают металл устойчивым к атмосферному давлению Юпитера.
Фаулер ошеломленно смотрел на водопад, а его мозг быстро распознавал цвета и распределял их в четком спектральном порядке. Вот так. Ни с того ни с сего. Из ничего. Ведь он еще миг назад ни бельмеса не смыслил ни в металлах, ни в цветах.
Верзила! – воскликнул он. – Верзила, с нами что-то происходит!
Ага, я в курсе, –
Это мозг, – сказал Фаулер. – Мы теперь его используем на всю катушку, работает каждая клетка. И он разбирается с вещами, о которых нам бы следовало знать с самого начала. Быть может, у землян мозги от природы медлительные, сонные. Быть может, мы идиоты Вселенной. Быть может, мы обречены до всего доходить самым трудным путем.
И эта новообретенная кристальная ясность мысли позволила понять, что ему теперь дано не только разобраться в цветах водопада или сплавах, не подверженных разрушительному воздействию юпитерианской среды. Он ощущал и многое другое, пусть пока и не совсем отчетливо. Улавливал смутный шепот, намекавший на нечто большее, на недоступные человеческой логике тайны, на явления, лежащие за пределами человеческого воображения. На открытия, факты, умозаключения, зиждущиеся на рациональности. На вещи, которые разум непременно постиг бы, если бы использовал весь свой потенциал рационального мышления.
Мы все еще земляне, почти целиком, – сказал он. – Только начинаем узнавать то, что и так должны были бы уже знать. Некоторые истины, недоступные для нас, землян, – возможно, исключительно потому, что мы земляне. Потому что наши человеческие тела слишком слабы. Малопригодны для мышления, скудно оснащены необходимыми для познания чувствами. А может, этих чувств у нас и вовсе не было?
Фаулер оглянулся на купол, превращенный расстоянием в крошечное черное пятнышко.
Там остались люди, которым не дано увидеть красоту Юпитера. Эти люди уверены, что вихрящиеся облака и хлещущий дождь застят от них лик планеты.
Слабые человеческие глаза. Практически слепые. Им не узреть прелести облаков, не проникнуть взглядом сквозь бурю. Тело землянина не ощутит волнующих музыкальных вибраций, распространяемых летящей с горы водой.
Человек одинок, и это страшное одиночество. С себе подобными он общается с помощью языка, а это такое же примитивное средство, как флажный семафор бойскаутов. Землянину не дано просто дотянуться мыслью до другого разума, как Фаулер может дотянуться до разума Верзилы. Этот личностный, интимный контакт с другими живыми существами человеку недоступен.
Еще совсем недавно Фаулер со страхом ожидал встречи с обитателями этой чуждой планеты, был готов искать убежище от неведомых опасностей, собирал волю в кулак, чтобы выдержать погружение в чудовищную среду, так непохожую на земную.
Но вместо всех этих ужасов он обрел нечто совершенно новое – и огромное, куда больше всего того, что когда-либо имел человек. Сильное, крепкое, ловкое тело. Воодушевление, глубокое ощущение жизни. Острый ум. Красивейший мир, которого не вообразить ни одному земному мечтателю.
Ну
Куда ты хочешь пойти?
Да без разницы, – ответил пес. – Куда глаза глядят, куда ноги несут. У меня такое чувство… Такое чувство…
Ага, я понимаю, – сказал Фаулер.
У него тоже было такое чувство. Чувство высокого предназначения. Ощущение безграничности. Уверенность в том, что где-то за горизонтами его ждут потрясающие приключения – и нечто большее чем приключения.
Так было и с теми, кто вышел из купола до него. Они тоже восприняли этот зов, сулящий жизнь во всей ее полноте и великое множество открытий.
Теперь Фаулер понимал, почему эти пятеро не пришли назад.
Я не вернусь, – сказал Верзила.
Но мы не можем их бросить.
Фаулер сделал шаг в направлении купола, затем другой и остановился.
Вернуться в купол? Вернуться в больное, отравленное тело? Раньше он не чувствовал себя больным, но теперь знал, сколь огромна разница. Слабый мозг, сумбурное мышление. Шевеления рта, создающие понятные для других сигналы. Зрение ненамного лучше слепоты.
Вернуться к убогости, хилости, невежеству?
Может, и вернусь однажды, – беззвучно пробормотал он, отвечая собственным мыслям.
Нам надо многое сделать, многое увидеть, – сказал Верзила. – Многому научиться. И многое найти…
Да, они обязательно что-нибудь найдут. Возможно, цивилизации. По сравнению с которыми цивилизация землян – ничтожная песчинка. Найдут красоту и, что важнее, постигнут эту красоту. И обретут дружбу, какой прежде не знал никто – ни люди, ни собаки. И получат новую жизнь. Кипучий поток жизни – вместо прежнего сонного ручейка.
Я не могу возвратиться, – заявил Верзила.
Я тоже.
Иначе меня превратят обратно в собаку.
А меня, – сказал Фаулер, – обратно в человека.
Золотые жуки
День начался отвратительно.
Артур Белсен, живущий по ту сторону аллеи, включил в шесть утра свой оркестр, чем и заставил меня подпрыгнуть в постели.
Белсен, скажу я вам, по профессии инженер, но его страсть – музыка. И поскольку он инженер, то не довольствуется тем, что наслаждается ею сам. Ему просто необходимо всполошить всех соседей. Год или два назад ему в голову пришла идея о симфонии, исполняемой роботами, и, надо отдать ему должное, он оказался талантливым человеком. Он принялся работать над своей идеей и создал машины, которые могли читать – не просто играть, но и читать музыку прямо с нот, – и смастерил машину для транскрипции нот. Затем он сделал несколько таких машин в своей мастерской в подвале.