Прелести
Шрифт:
— Интересен в общении?
— Интересен, не интересен, не в этом дело… Он помощь обещает. К тому же совершенно бескорыстно. Не знаю, что он может, что не может на самом деле, но помочь пытается. Он добрый очень. Очень восприимчив к чужому мнению. Легко ранимый. Не знаю… Хирурги Ирину осматривали не один раз, только всё… Юрию признательна уже хотя бы за то, что он делает какие-то попытки, — Марина замолчала на мгновение. — Вот ты бы мог нам помочь?
— Каким образом? — Александр серебряной ложечкой аккуратно переносил кусочки торта из блюдца в рот.
— Тебе лучше знать. Тогда, в поезде,
— Надежду? — мужчина пошевелил бровями.
— Иринка, скажи Саше сама, — мать дотронулась пальцами до плеча ребёнка.
— Я тогда, Саша, тебя как бы видела, — девочка поджала губки. — А сейчас только слышу.
— Может быть, ты, наоборот, видишь всё лучше нас? Чувствуешь настроение ночи… Даёшь пощёчину полной луне…Мы ведь не можем даже обнять взглядом солнце, когда оно в зените. Наши глаза слабы. Когда туман наваливается на грудь, мы не видим сквозь него иероглифы прошлого, а в танце огня не пытаемся разглядеть безудержное веселье и райское наслаждение ада, где счастливые грешники, жарясь на шипящих сковородках, беспечно распевают залихватские песни. Вот так — Ля-ля-ля… — руки Александра принялись дирижировать невидимым оркестром. — Когда умирает самка оленя, в её испуганных глазах умещается вселенная. Они эту вселенную чувствуют. А что может уместиться в глазах человека? Пф-ф… — и, прекратив дирижировать, руки упали на колени. — Твои глаза видят, возможно, даже лучше, чем мои.
Лично мне больше всего понравилось про самку оленя. Чё к чему?
— Саша, это всё слова, — мягко перебила говорившего Марина, — красивые слова. Но в действительности-то…
Александр рассмеялся, затем замер с гримасой смеха на лице и устало улыбнулся:
— Значит, народ ждёт чуда?
— ?
— Я говорю о том, что ты, видимо, жаждешь увидеть продолжение?
— Того, что было в поезде?
— Да, того, что было в поезде.
— Если, конечно, это возможно, — неуверенно проговорила женщина.
— Хорошо, — просто произнёс он. — Попробую, — и протянул правую руку ладонью вверх Марине. — Дай свою.
Женщина послушно вложила изящную ладонь в ладонь Александра.
— Единственное, о чём я хочу сказать, точнее, предупредить, — он перевернул женскую ладошку и посмотрел на неё вскользь. — Моё мнение, любая болезнь — закономерность. Всякая попытка вмешательства со стороны, то есть лечение, есть нарушение закона. Я закон нарушать не хочу. Поэтому ответственность за подобные действия брать на себя не буду. Если всю ответственность возьмёшь на себя ты или Андрей? Возьмёшь, Андрей?
— Ну, возьму, если надо… — протянул я нерешительно.
— Возьмёшь, — повторил он и опять усмехнулся. — Ну и ладненько, — свободной правой рукой мужчина закрыл глаза девочке, затем, так же, как тогда в поезде, отвёл руку на расстояние примерно тридцати сантиметров и немного в сторону. Ира тоже повернула голову в сторону, вслед за рукой. Он сделал несколько круговых движений. Ребёнок все эти движения повторил.
— Она не видит сейчас руку так, как видим все мы. Скорее чувствует, охватывает в совокупности с окружающим миром, — Александр казался совершенно раскрепощённым, чего нельзя было сказать о нас с Мариной. — Примерно так видят дети, находящиеся в утробе матери. Впоследствии это умение куда-то теряется. Лишь немногие сохраняют подобную способность видеть в течение всей жизни. Если Ирина когда-нибудь вернёт нормальное зрение, то велик шанс, что исчезнет вот это мировосприятие… Андрей, присядь поближе. Возьми нашу хозяйку за руку. А теперь свободной рукой попробуй всё за мной повторить.
Вот этого я совсем не ожидал. То, что Александр и Коперфильд-Кио одни и те же лица, можно было предположить, но то, что мне придётся выполнять функции ассистента…
Я дотронулся ладонью до закрытых глаз ребёнка. Другой рукой крепко держал Марину, которая, в свою очередь, цепко сжимала ладонь Александра. Таким образом, получилась не замкнутая цепь, крайним звеном которой являлся я сам.
Отняв руку от глаз Ирины, попытался проделать знакомые манипуляции, подобные тем, что производил Александр. Раз, два, три, четыре, пять, вышел кто-то погу… Мысли сбились, хотя то, что произошло, неожиданностью можно было назвать с натяжкой. Ребёнок теперь глядел на мои руки. Вот такие дела-делишки. Убрал руку влево, она влево. Вправо, она вправо. Марина изумлённо глядела на меня, я вопросительно на нашего «массовика-затейника».
— Можешь опустить обе руки, — «массовик-затейник» улыбнулся, но как-то невесело, женщине. — Теперь все вопросы к нему.
Мы все разом разжали ладони. Ирина открыла глаза и «смотрела» в мою сторону.
— Она что, уже?.. — почему-то шёпотом спросила мать.
— Пока ещё нет. Картинку привычного описания мира она не воспроизводит, хотя это дело времени. Если Андрей захочет, он доведёт работу до конца.
— Андрей?
— Ты же сама всё видела.
Попал. Какая работа? Честно говоря, до этого момента я эти действия в шутку воспринимал, а у них, кажется, всё на полном серьёзе.
— Ирина, ты видишь что-нибудь?
— Да, Андрея.
— А меня? Меня ты видишь?
Ребёнок такими же, как прежде пустыми глазами «посмотрел», повернув голову на голос, в сторону матери.
— Нет, мама.
— Пусть цыплёнок отдохнёт. Отведи её поспать, — потянулся и хрустнул косточками Александр. — Дневной сон лечит.
Ох-хо-хо… Ничего подобного я в своей жизни, разумеется, не видел. Но ведь и удивления, что самое поразительное, не было совершенно. Не удивлялся я. Как будто всё так и должно быть. Всё в порядке, сидим — едим торт. Александр что-то рассказывает на отвлечённые темы, а глаза его неподвижные, только, что странно, постоянно цвет меняют. Хотя странного в этом тоже ничего не было. Сейчас они были почти чёрными. Пятна проталин на серости весеннего снега.
— Марина, ты, я вижу, тоже с нами устала? Ладно, мне пора. Андрей, идёшь?
— Иду.
— К Измайлову не поедешь? Нет? Ну и правильно. Я бы тоже не поехал.
Дверь закрылась. Мысль потерялась. Весна вернулась.
Глава 7
Васька-котик заболел,
Аппетита нету.
Семь тарелок супа съел
И ещё котлету.
— Доброе… — я выдержал паузу, вспоминая, как правильно здороваются в час пополудни, — день… Гх-х… Добрый день.