Прелести
Шрифт:
— Какие проблемы? Пойдём к Лолке и выпьем.
— К Лолите сейчас идти, пожалуй, не стоит. Поехали куда-нибудь подальше.
— Да куда ехать-то? Давай здесь тормознёмся. Я и так через весь город пёрся. Что ты, в самом деле?
— Я тебя лучше с молодой мамой познакомлю. Хочешь? — и легонько подтолкнул друга к машине. — Ты ведь любишь молодых мам?
— Ну ты… — Вадик нехотя пожал плечами. — Ладно, показывай дорогу.
В машине играла музыка. Пел, «разумеется», Андрей Школин. В то время как страна упорно не хотела замечать «сибирское дарование», мои друзья компенсировали этот пробел в музыкальной культуре тем, что «назло врагу» с остервенением прокручивали неизвестную широким массам кассету.
— Потише сделай.
—
— Поэтому и сделай потише. Пожалуйста.
— Как хочешь. Могу вообще выключить.
Некоторое время гнали наперегонки с тишиной, пока Вадим не спросил, «как бы невзначай»:
— С Измайловым-то вопрос урегулировал?
— Какой вопрос?
— Чего дураком прикидываешься, как будто не знаешь, о чём я спрашиваю? Зачем он тебя искал? Я думал, что ты уедешь из Москвы после этого…
— После чего, этого?
— После того, как… Вадик резко крутанул баранку, объезжая торопливого пешехода. — Как я под стволом у этих ублюдков из-за тебя торчал. Мало, что ли? Сидишь тут прикидываешься: «Чего, да как»?
— Видел я Измайлова сегодня.
— И что?
— Обещал моим творчеством заняться.
— А зачем его хлопцы тебя так рьяно разыскивали?
— Тебе как ответить — по правде или по совести?
— По существу, — водитель посмотрел хмуро. — Про какое такое творчество ты говоришь?
— Да вот про это, — щёлкнул пальцем по магнитофону. — Песни и пляски.
— А при чём здесь Измайлов?
В ответ я лишь плечами пожал. Не было ответа. Ответ отсутствовал. Зато мой друг опять нашёл вопрос:
— Платить-то он тебе за это творчество обещал?
— Так ведь я ещё не согласился.
— Тогда вообще ничего не понимаю.
Опять некоторое время ехали молча.
— Андрюха, ты хоть со всего этого навариваешь что-нибудь? Я всё пытаюсь понять — чего ты за Измайлова уцепился? — Вадим в очередной раз нарушил правила дорожного движения. — Он ведь птица непростая, на деньги его просто так не разведёшь. Если пристроиться к нему решил, тогда более-менее ясно. Если же, что другое?.. — украинец пошевелил скулами. — Я, после «общения» с его ребятами, вечером к Стёпе заехал и всё рассказал.
— И что, Стёпа?
— А что, Стёпа? Советы кое-какие дал, как вести себя, если что… Только это между нами, конечно… Измайлов ведь чем, к примеру, от Стёпы отличается? Стёпа «крышу» многим коммерсантам обеспечивает. Те, в знак благодарности, как положено, платят. Порядок такой, сам знаешь. Согласен, бандит он. Ну так, тем более, сам Бог велел этим заниматься. Нормальная работа. Не совсем, конечно, нормальная, но у нас страна такая ненормальная, ничего не поделаешь. Вот… Такие, как я, скажем, выполняем свои функции — «общаемся с клиентами». Рискуем? Да. Всё-таки криминал, никуда не денешься. Хлопец измайловский тогда в машине на эту тему прошёлся слегка, мол «мы — шушера уголовная, криминалом занимаемся».
— Измайлов примерно то же самое говорит.
— Ну вот, видишь? Только сам он ничем не лучше. Вывеска, правда, красивыми буквами писана, и фасад в розовый цвет выкрашен, но смысл один — у кого рот шире, тот кусок побольше и откусит. С ментами и ГеБешниками этот кусок и делят. Не только в Москве — везде так. Так что, между Стёпой и Измайловым большой разницы нет. Только у братвы всё честнее. Они, по крайней мере, разговорами о «борьбе с преступностью» не прикрываются, — Вадим посигналил и покатил по встречной полосе, обгоняя стоявшие в очереди у светофора автомобили. — Такие, как Измайлов, видимо, в конечном итоге, и победят. У них, в принципе, никаких принципов нет совсем, прут по бездорожью, давя прохожих. Всё объединили и смешали — деньги, политику, мораль и всё остальное. И идеологию под себя, как обычно, подделают, а несогласных по стенке размажут. Так что, Андрюха, правильно делаешь, что с Измайловым «мосты дружбы» наводишь. Так сказать, вовремя уловил направление ветра. Если конечно не врёшь… — и он вновь покосился в мою сторону. — Чего молчишь?
— Думаю, — я включил магнитофон и наполнил салон мною. — Нравится?
— Ты же только что возмущался, кричал: «Выключи»!
— Так тебе нравится или нет?
— Не знаю, — Вадик неопределённо поморщился. — Нравится, наверное…
— А что нравится-то?
— Чего пристал? Не хочешь слушать — выключи.
— Гха… Выключи… — я потянулся и громко хрустнул суставами. — Мне-то, как раз, очень нравится. Это я вид делаю, что сам себя слушать не люблю. А на самом деле ох, как люблю. В Красноярске, когда мимо ларьков проезжаю, где мои записи крутят, испытываю нечто такое… — подбирая слово, покрутил рукой в воздухе. — Приятно, в общем… Особенно, когда незнакомые люди узнают, кто автор… Мы как-то за городом, на Енисее компанией отдыхали, недалеко от совхоза Удачный, ну и местные подкатили, мол, у вас гитара, спойте, если кто знает, песни паренька из Северо-Западного. Ты бы видел их лица после того, как они узнали, что я и есть тот «паренёк из Северо-Западного». Свинью притащили целиком, не говоря уж про водку. «Мы твои песни наизусть знаем», — так и сказали. Вот оно тщеславие родное. И никуда от него не деться. Ни-ку-да. Хочешь, не хочешь, но либо живи, как мышь тихо и незаметно, либо ревностно прислушивайся к реакции окружающих на результаты твоей деятельности.
— Ну и нормально.
— Нормально, — согласно качнул головой. — А как ты относишься к дискуссии о роли личности в истории?
— А если попроще?
— Ну, я, в смысле о том, что… Можно ли гениальному или просто талантливому человеку простить то, что не простилось бы обычному обывателю? Например, нарушение закона. Не уголовного кодекса, а глобального закона человеческого сосуществования. Моральных принципов. Нравственных… Всех традиционных понятий, вместе взятых.
Вадим некоторое время рулил молча. Думал.
— Смотря что он отчебучит.
— Скажем, не стихи он сочинить захочет и реакцию на своё произведение увидеть, а уничтожить один народ-нацию, на его место другой переселить и также понаблюдать за реакцией общества на это «произведение искусств»?
— Смотря какой народ. (!)
— Ненужный народ, вполне подходящий для этих целей.
— Ну… Если ненужный, то, наверное, можно. Хотя… Я вот, знаешь, о чём часто думаю? Как так получается, что на месте, где раньше одна нация жила, теперь другая своё государство основало? Например, Турция на месте Византийской империи. Был Константинополь, стал Стамбул. Жили православные, теперь одни «чурки». И ничего, нормально. Всё, как будто, так и должно быть. Мир не перевернулся. Если бы нашёлся человек, который всем этим «зверям» головы открутил бы и Цареград назад вернул, то, я думаю, плохо от этого никому бы не было. Или взять Крым. Сначала он был татарским, потом русским, сейчас украинский. Людей-то всё равно не спрашивают: «Хотят, не хотят»? Если Россия туда танки введёт, то через двадцать лет все забудут, что когда-то в Крыму жёвто-блакитный флаг развевался. Хотя я сам хохол и не хочу, чтоб так было, — Вадим усмехнулся краем губ. — А чего это ты на эту тему заговорил?
— Измайлов примерно как ты рассуждает, мы с ним сегодня дискутировали.
— Вон оно что…
— Да… — я снова выключил музыку. — Но это всё как бы в благих целях восстановления исторической справедливости. А если из тщеславия? Просто посмотреть, что получится? Вот мне, например, нравится, когда кто-то хвалит мои стихи. А другой стихи писать не умеет, или ему подобное творчество кажется недостаточно масштабным. Он решил географию поменять. Убил миллиона два народу, переделал границы и сидит, тащится от содеянного, ждёт, когда его имя золотыми буквами в историю впишут. Понастроил «Александрий» имени Себя любимого по всему миру, и ездит между своими столицами, а народ тюбетейки в воздух подбрасывает, приветствуя гения. Как насчёт этого?