Прелести
Шрифт:
— Та я по-русски не разумею.
— Совсем? — Марина удивлённо посмотрела в мою сторону.
— Ага… Не понимает он… Он ещё лучше нас с тобой понимает. Вадик такой же хохол, как Украина — член НАТО. Он по-зулусски лучше понимает, чем по-украински.
— Чо? — теперь как москвич, «чокнул» украинец. — По какому?
— По-зулусски. Зулусы — это нация, из которой Пушкин родословную ведёт, — и уточнил специально для Марины. — Не экстрасенс — поэт.
— А я тут при чём? — не оценил остроту Вадим.
— Тебе не хочется говорить на языке предков великого русского поэта?
— Негров?
— Зулусов.
— И о чём говорить?
—
— Может быть лучше на русском?
— Ты это серьёзно, что ли?
— Ну, а почему же нет? — и он, как ни в чём не бывало, принялся декламировать:
— Позови меня в даль, позови за собой Низким криком утробным, рождённым не здесь, Где от лунных капризов ждёт пощады прибой, Барабаня дурную песнь. Мне в тональность прибою молитву напой. Если трудно припомнить, напой что-нибудь. Зимним танцем дельфина увлеки за собой. Позови меня в дальний путь. Позови меня в путь, позови босиком. Мне на плечи налей воск остывшей звезды. Напои меня мутной прохлады глотком. В заповедные брось сады. Поваляться в траве, да в росе, не в крови. Не заметить, как к югу уйдёт караван, Как к усталым глазам подкрадётся туман… Позови меня в даль, позови.И, закончив, Вадик с невозмутимым видом принялся рассматривать противоположную стену.
— Браво! — улыбнулась хозяйка. — Это твои стихи?
Вадим, не отвечая, продолжал изучать ландшафт квартиры.
Я медленно, медленно перевёл на него взгляд, и вопрос в этом взгляде, вероятно, примёрз к зрачкам.
— Это что такое было?
— Да это так. Это я балуюсь на досуге. Типа твоих трень-брень на трёх блатных аккордах.
Мой вид, наверное, представлял смесь удивления и усталой пресыщенности. Лучше бы он молчал. Уж от кого, от кого, а от Вадика я подобной «диверсии в глубоком тылу противника» не ожидал. Ну, не могла у меня в мозгу мысль припарковаться о том, что мой украинский товарищ стихи сочиняет. Даже если не сочиняет, а просто запомнил, выучил, всё равно это, как удар гаечным ключом «шестнадцать на двадцать восемь» по голове. Хотя, чему удивляться? Обычное звено в цепи событий последних дней…
— Что-то раньше я за тобой подобного заполнения досуга не замечал.
— А ты, вообще, в последнее время мало что замечаешь. Впрочем, как и раньше.
— Да?
Он не ответил, а лишь усмехнулся.
— Может быть, ещё что-нибудь прочтёшь? — Марина постаралась прервать паузу.
— Нет, лучше уж я анекдот расскажу, — Вадик улыбнулся широко, как это он обычно делал и принялся доставать из своего неистощимого запаса сальные анекдоты. Он был сейчас тем обычным Вадиком, которого я знал, как мне казалось, очень хорошо. И именно в этот момент я вдруг почувствовал, не осознал, а интуитивно почувствовал, что не знаю его совсем. И никогда не пытался узнать. Принимал всё, как есть снаружи. Точнее, как было удобнее мне. Просто. Всё просто. Анекдот…
Я повернулся к Иринке, которая тихонько сидела, сжимая руками плюшевого и, почему-то, синего медведя, и прошептал на ухо.
— Как медведя-то зовут?
— Никак не зовут, — также шёпотом ответила она.
— А к окну правда подходила утром?
— Подходила.
— Если что-то интересное почувствуешь, незнакомое что-то, никому не рассказывай, только мне. Хорошо?
— Хорошо.
— Тогда слушай продолжение сказки. На чём я остановился?
Она первой увидела солнце. Солнце также увидело её, но позже. Огромное, красное — оно давило своей силой, заставляя подчиняться. Сова впервые в жизни встретилась с солнцем. Солнце знало, что сова уже принадлежит прошлому. Сова не знала…
Хищник ухватился за настоящее зубами и, оттолкнувшись задними лапами от прошлого, удержался от искушения нырнуть в будущее. Молния укусила передние лапы, но не смогла проглотить жизнь. Лапы болели.
Кто родители молнии? Небесные лесорубы?
Древнее исполинское дерево разделилось на две неравные части, и белый дым уносил вверх к небу умиротворённую душу. О чём думало дерево в момент смерти? Трансцендентные корни привычно перекрасили крону из зелёного в вечное. Влажная тень в последний раз спрятала в карман чучело совы.
Хищник поднялся. Хромая, подошёл к мёртвой птице. Глаза совы были широко раскрыты. В них до сих пор разгуливало любопытство. Ненужное…
Спасительная стена вечнозелёного леса зазывала близостью. Хищник взял сову в пасть и направился в ту сторону. Сегодняшнее меню впервые предлагало жареное мясо птицы. Молния выступала в роли повара.
Тот, кто ухитряется дожить до утра, любит день. Утренний лес шумел и переливался всеми созвучиями благодарного мира. Мир благодарил ночь за то, что та вернула свет. Свет и Мир сливались в долгом поцелуе. В результате совокупления рождалась надежда.
Хищник забрался подальше в чащу и приступил к завтраку. Материальное тело совы в свою очередь произнесло: «Прощай» и вслед за двойником растворилось во времени. «Приятного аппетита». «Спасибо»…
Ручей напоил прохладой. Вода остудила эмоции. Маслянистая плёнка крови устремилась к устью. Волк задремал.
Мелкие рыбёшки хвостами отбивали от поверхности воды секунды. Потерянной минутой скользнула рыжая змея. Точно тяжёлый час появился у водопоя крупный олень. Хищник спал.
Странные звуки раздались неожиданно. Слева. Рядом. Звуки были похожи на крик птицы. Жалобный и протяжный. Хищник приподнялся и навострил уши. Чувство присутствия опасности — врождённое чувство. Шерсть на затылке — индикатор спокойствия. Шерсть на затылке вздыбилась.
В трёх шагах от хищника стояло странное животное. Животное скулило. Обезьян приходилось встречать раньше. Животное не было обезьяной. Волк не слышал сказку про Маугли, поэтому не знал такого слова — ЧЕЛОВЕК. Человек впервые увидел дикого зверя.
Ребёнок перестал плакать и подошёл к хищнику. Оба замерли и выжидающе посмотрели друг на друга. Один — не боялся потому, что не знал, что нужно бояться. Другой — не нападал потому, что не мог напасть. Трудно напасть на жертву, которая тебя не боится. Дело не в больных лапах.
Человек сел на землю, улыбнулся, протянул вперёд руки и начал разговаривать. Хищник успокоился. Пока болят лапы — охота невозможна. Что плохого в том, что дичь сама пришла к охотнику? Волк с интересом рассматривал дичь.