Прелести
Шрифт:
— Рома, ты рад увидеть здесь родных воронежских голубей?
— Ага, сразу видно, родные птички, воронежские, — он брезгливо смахнул с плеча «подарок с неба», каплю вязкой белой массы. — Точно попали, снайперы…
— Значит, про Хазара ничего не слышал?
— Андрюха, ты такие вопросы задаёшь… Можно разное подумать…
— Можно, если голова не варит, — я обернулся к открывающейся и грохочущей фрезе. — А вот и за нами пришли. Всё, нагулялись…
— Командир, — мой коллега посмотрел на мента и развёл руки в стороны. — Что так быстро? Ещё есть время!
— Пошли, пошли, —
Назавтра на прогулку вышли все, кроме Бертника. Коридорный покачал головой и преградил путь дубинкой:
— Одного оставлять не положено. Или все идите, или пусть ещё кто-нибудь тормознётся.
— Да он спит, что с ним случится-то? — Барон как всегда округлил глаза.
— Не положено.
— Володька, пошли гулять, — Макар повернулся к шконке, на которой лежал оставшийся подследственный, — а то всех не выпустят.
— Ладно, идите, сегодня останусь, — я вернулся в камеру. — Один раз не проветрюсь, ничего страшного не произойдёт.
Коридорный выпустил народ и закрыл дверь. Я снял телогрейку, завалился на шконку Барона и вытянул ноги. Мы лежали с Бертником, голова к голове. Он, видимо, уже не спал, разбуженный шумом. Как бы подтверждая мои догадки, Владимир заговорил со своим характерным пришепётыванием:
— Что гулять-то не пошёл?
— Мент тебя одного оставлять побоялся.
— Это кто сегодня дежурит? Всегда оставляли, а тут побоялся… Правильный слишком, что ли? Или новый какой?
— Не знаю. Говорит, что не положено, — я подложил руки под голову, а правой ногой упёрся в верхнюю шконку. — Вроде, я его уже раньше видел.
— Не положено, — усмехнулся Бертник. — Если бы делали только то, что положено, они бы все голодными ходили. А так многие из ментов неплохо навариваются. На заводе если бы работали, меньше бы имели. Значительно меньше, — Владимир встал, сходил на дальняк, затем вернулся и опять улёгся на свою шконку. Улёгся поверх одеяла, не разбирая постель.
— Слушай, ты случайно в психушке не лежал?
— А откуда такие подозрения?
— Да не подозрения, просто можно дурака повалять, сказать, что ты психически не здоров, и раньше лечился. И документы, мол, имеются соответствующие. Ты ведь не воронежский, проверить трудно. Соображаешь, о чём я? Только диагноз нужно придумать.
— Психопатия подойдёт?
— А почему нет? — Владимир рывком приподнялся, сел и свесил ноги. — Хотя, психопатия не та статья, чтобы совсем спрыгнуть, но попробовать можно. Тебе закосматить нужно, закосить под дурака. Скажи следователю, что совершил преступление в состоянии психической неуравновешенности. Пусть назначит обследование. Может быть, на вольную больницу уйдёшь. Всё лучше, чем в тюрьме.
— Закосматить, — я перевернулся на живот и посмотрел на собеседника. — Что, считаешь, стоящее дело?
— Конечно стоящее. Хотя… — он поморщился, — хотя у тебя статья и так не серьёзная. Вот мне бы, с моей делюгой, закосматить, это да… Только у меня не получится. Попробуй ты. Не уйдёшь на больничку, так хоть на диете посидишь. Может быть, в дур-хату переведут.
— Куда?
— В дур-хату. Там всех, кто косматит, собирают. Цирк, а не камера. Некоторые даже дерьмо своё жрут, чтоб только их больными признали. Но это в основном по тяжким статьям — убийцы, насильники… — Бертник опять улёгся на шконку. — В общем, решай сам. Всё какое-то занятие, один хрен, делать нечего.
— Да уж, нечего… — я всё так же лежал на животе и смотрел на бритую голову сокамерника. — Я вот что хотел у тебя спросить. Ты зачем Ромку с Андрюхой стравливаешь?
— Я стравливаю?
— Я вчера с Романом говорил. Он-то действительно ведётся, не сегодня-завтра с кулаками кинется. Тебе это надо?
Бертник лежал некоторое время, не отвечая, затем также перевернулся на живот и поглядел глаза в глаза:
— А тебе какое дело? Ты-то что беспокоишься? — желтизна вставных зубов превратилась в сияющий оскал, пришепётывание разродилось шипением. — Тебя лично кто-нибудь трогает? Ты думаешь, заехал, приняли хорошо, так что-то из себя представляешь? Ты поспрашивай, как в другие хаты заезжают — месяцами угла своего найти не могут. Расчувствовался… Да если бы не я, где бы ты сейчас был?
— Благодарю, благодетель, — я не имел золотых зубов, да и просто клыки не стал показывать. — Я-то другое спрашиваю, зачем тебе это нужно?
— Ничего себе, ты разговорился… — Бертник округлил глаза. — Ты что, сомневаешься в том, что я могу делать то, что считаю нужным? Да ты отпиши по тюрьме, узнай у людей, кто я такой. Как жил, с кого получал. Хоть Ляпе отпиши, хоть Усману. Отпиши, отпиши, а потом уже спрашивай. Ишь ты, разумничался…
— Володя, я ведь не местный. Я, кроме Духа и Плотника, здесь никого из серьёзных людей не знаю. Да и про них только на тюрьме услышал. Я всю страну объездил и с людьми встречался поавторитетней твоих Ляпы да Усмана. Да и тебя тоже. Так что, не гни пальцы, они не только у тебя гнутся. Кроме Хазара, я ни с кем из воронежских никогда не встречался. Но он, я думаю, с тобой даже разговаривать бы не стал.
— А при чем тут Хазар? — Бертник несколько остыл. — Он вообще здесь не при делах. Он из Воронежа сто лет назад свалил.
Ага… Первый человек, который хоть что-то слышал про Дановича. Я постарался приглушить водопад мыслей в долине эмоций. Красивая фраза. Водопад мыслей в…
— Хазар… Надо же, с Хазаром он встречался… — Владимир опять уселся, поджав под себя ноги. — А где ты с ним встречался?
— Я же тебе говорю, по стране езжу, с людьми пересекаюсь разными.
— И что?
— И ничего. Говорю так, для ознакомления. Информации не имею только, где он в данное время находится. Ты не в курсе, случайно?
— Не знаю, — Бертник улегся на спину, подложив под голову руки. — Я вообще ничего не знаю и знать не желаю, — он закрыл глаза. — Я спать хочу.
Светлее стало ненамного, но первая ласточка в окошко уже постучала. Если поймать ласточку, наступление рассвета не ускорится, но и не замедлится. Тогда какой смысл ловить? Не проще ли сесть на крыльцо и спокойно ждать вторую ласточку, третью, а там и только что проснувшихся солнечных зайцев. Наказуемо бездарное браконьерство. Всё нужно делать вовремя!