Преодоление игры
Шрифт:
— Ты все собрала, мама?
— А что у меня осталось? — она неожиданно светло улыбнулась. — Пошли.
Но за порогом все–таки снова остановилась и еще раз обернулась на незакрытую еще дверь, последним взглядом окинула квартиру.
— Хорошо с вами, — прошептала трогательно: — Спасибо за все, я буду просить Бога за вас.
Мама не была верующей, и эти слова красноречивее всего сказали мне, о чем были ее мысли. Понимая так, что она прощается, что мы расстаемся навсегда, я сглотнула удушающий комок. Я не могла, да и не имела права останавливать маму, вмешиваться в ее последние планы. Сделать это не составляло труда, но это был бы бесчеловечный поступок. Мама, почувствовав земной предел, попросилась домой по двум причинам. Первая — она–таки, правда, искренне и мужественно, в ущерб себе, решила избавить меня от забот, по–другому выказать свою любовь ко мне она уже не могла. Как же можно было мешать ей в этом? И вторая — она серьезно засобиралась на вечный покой и хотела его только в родной сторонке, где жила и работала, где лежат родные и близкие. С этим тоже надо было считаться.
Медленно мы вышли на улицу, прошли от подъезда к машине, что стояла с другой стороны дома, под нашими окнами. Юра уже ждал нас. Я видела, что мама крайне растревожена, смущена. Такой, пожалуй, я ее раньше не видела. А она переживала чрезвычайно сентиментальный момент прощания со мной и, наверное, понимала его важность, волновалась, невольно выискивая последние слова, итоговые, завершающие наши земные отношения:
— Простите меня за все, — сказала наконец, останавливаясь у задней правой дверцы.
— Мамочка, — я сдерживала себя и демонстрировала беспечность, — ну за что прощать тебя? Это ты нас прости, не даем тебе покоя, возим туда–сюда, — шутка не удалась, но все же, все же я не позволяла ей впадать в рыдания, которые, казалось, готовы были вырваться из нее. Да и из меня тоже.
— Задаю вам хлопот…
— Ты же у нас одна, это приятные хлопоты. Даже не думай об этом.
Мы поцеловались, и мама села в салон — сиротливо, виновато, растеряно, будто сознательно шагала в пропасть и извинялась перед нами за это. Машина тронулась, повернула за угол, и только тогда я заплакала. Юра вырулил со двора, обогнул квартал и скоро показался на дороге против того места, где я стояла, следя за ними. Он коротко посигналил, и я помахала им рукой.
Расставание с мамой пришлось на 14 июня, ровно за месяц до моего 63-го дня рождения…
А Юра видел маму живой еще раз. Это было 19 августа, за три дня до ее смерти. Он отвез домой гостившую у нас Сашу, мою внучатую племянницу, и на обратном пути заехал в Славгород. Жара уже спала, было хорошее утро. Пробыв у мамы полчаса, поговорив о прошедшем лете, Юра тронулся в путь. А за околицей остановился и позвонил мне:
— Не волнуйся, мама выглядит хорошо и ходит весьма бодренько, — сказал он. — Даже вывела меня на улицу, прошла к машине и потом стояла, провожая взглядом до поворота на трассу.
В тот же день он приехал домой, в Крым, и еще раз описал успокоительные для меня наблюдения. Сомнений в том, что мама доживет до своего 90-летия, не было — я давно не мыслила большими кусками времени, а ставила самые ближние цели и настраивала маму на их достижение.
Человек не может существовать без перемен и стремлений, без упований на провидение. Он должен пропускать через себя мировой водоворот перемен со всеми вихрениями и зарубками, отмиранием вчерашнего и рождением сегодняшнего, так как это рождает мысли, а в итоге — стимулирует биение сердца в груди. Время, проявляющееся в раздробленных фактах и обозначенное большими и малыми целями, составляет суть нашей жизни, помогает продвигаться вперед.
Конечно, мы с мамой перезванивались и, как всегда, обо всем подолгу беседовали. Обычно у нас не было тайн — мы очень дружили. Так было всегда, началось это где–то с моих 16-ти лет. Правда, после смерти папы наши отношения немного изменились — стали теснее, и постепенно я из подружки превратилась в опекуна, так я себя чувствовала по отношению к маме и так она меня воспринимала. Мама плохо переносила отсутствие надежной опоры, потому что никогда не оставалась без нее, не имела опыта независимой жизни. При том, что основные решения в семье принимала и осуществляла она, это может показаться странным. Тем не менее мама нуждалась в человеке, который мог бы ее выслушать, одобрить инициативы и помочь сделать первые шаги. Таким человеком был для нее папа. Теперь подобием опоры стала я — мне мама изливала душу, жалобы и в моем мнении искала совета и успокоения.
Так вот мама позвонила 21 августа, уже поздним вечером, видно, после долгих одиноких размышлений. Это была суббота. В тот день мы с Юрой проводили последних гостей, вымыли квартиру, перестирали постельное белье, короче, накрутились и натрудились, полагая, что завершаем летние труды и с завтрашнего дня будем отдыхать перед новой зимой. Я даже собиралась чуть раньше лечь спать.
— Меня тревожит, что скоро приедет Саша, — сказала мама. По маминой просьбе, чтобы она могла отдохнуть от вредной правнучки, я оставила Сашу у себя на все лето, удерживала по возможности дольше. Но теперь ей пришла пора начинать новый учебный год и она вернулась в Днепропетровск, откуда со дня на день должна была ехать в Славгород. — Ты знаешь, я боюсь ее.
— Почему, мамочка?
— Ты говоришь, что она проколола себе нос, губы, язык… и гуляет не в меру. Лучше бы мне не знать этого, — в голосе мамы послышался упрек, адресованный всем, и мне тоже, в излишней откровенности с нею. Видно, маме тяжело было знать о правнучке нелестные вещи, и она таким способом просила оградить ее от этого знания.
— Извини, мамочка, я зря тебе это сказала. Сейчас все девочки слишком самовольничают.
— Вот и Шура такой была, — с горечью в голосе ответила мама.
— Ну и на здоровье. Кому это помешало? — сказала я в свое оправдание.
— Ну да, — мама иронично хмыкнула. — Никому не помешало, если не считать ее и всех нас.
— Мамочка, я наставляла Сашу слушаться тебя, — моя тревога усиливалась. Саша росла чрезвычайно проблемным и трудным ребенком, но сейчас меня больше беспокоило то, что мама слабла и теряла терпение, ее лояльность иссякала, и она постоянно раздражалась. Это не сулило ничего хорошего. — Саша обещала быть хорошей девочкой. А за свои проказы она получила трепку. И еще получит, если заработает — так мы с нею договорились. Она уже взрослая и понимает, что часто бывает несносной.
— Хорошо если так, — мама, вроде, немного успокоилась, и мы пожелали друг другу спокойной ночи.
Утро воскресенья выдалось просто чудным — жара пошла на убыль, городок опустел, из него исчезли чужие люди и суета. Да и у нас в доме установилась тишина, в комнатах было убрано, просторно, светло. Мы с Юрой приготовили настоящий завтрак и долго сидели на кухне, любуясь все еще новыми для нас видами из окна на гору Демерджи, кедром и белками под окном, вспоминая свой путь в Крым. А потом я ушла в кабинет за компьютер, а Юра остался на кухне с ноутом. Тихо текло время. Мысли о том, что мир прекрасен, что мы имеем возможность жить в Крыму, что нет большего счастья, чем чувствовать присутствие Юры за спиной, не покидали меня. То и дело я прерывала работу и фиксировалась на них с затаенным замиранием в груди.