Преодоление
Шрифт:
– Как самочувствие, командир? Устал?
– Ничего, до выхода на посадочный курс передохну.
– Если сумеешь повторить такой же заход - сядем...
– "Ракета", я - сто второй. Еще одна попытка, теперь с посадкой!
– Вас наблюдал. Заход был правильный. Повторяю: посадку разрешить не могу, не имею права!
– "Ракета", мы же добиваемся у тебя не разрешения, а докладываем о наших действиях. Ты дал команду прыгать. Мы ее приняли. Безопасность наша на моей совести... Включай огни на полный накал. Боковые посадочные прожектора не зажигать, а продольный
Иван надевает кислородную маску. Туго усаживает ее на лицо и открывает полностью вентиль аварийности подачи кислорода. В рот врывается тугая, пахнущая морозцем струя. Он не успевает ее полностью расходовать, и от этого под маской создается небольшое избыточное давление. Вдох делается легким, а прохладный кислород пробирается глубоко в грудь, разливается бодростью по телу и осветляет голову.
...Скоро разворачиваться для нового захода на посадку. Иван прислушался к своему самочувствию: нервы отдохнули от предыдущего напряжения, он ощутил спокойную собранность. В голове, не нарушая рабочего оптимизма, бродит география летных происшествий, случавшихся в подобных случаях, вспоминаются тамошние ошибки... Пока есть свободная минутка, Иван эти мысли не прогоняет - такое самообразование накоротке не во вред делу: оно настраивает на осторожность и предельное внимание, позволяет лучше понять подстерегающую опасность.
Сохатый снимает маску и на всякий случай закрывает вентиль кислородных баллонов - так безопасней.
– Штурман, начали разворот! Все внимание - высоте. На планировании, начиная с четырех километров, дальность до полосы давать через каждые тысячу метров, только без лишних слов...
– Есть! Буду говорить одни цифры в последовательности: дальность, скорость, высота.
Секундная стрелка отпрыгала по циферблату беззаботным кузнечиком восемь кругов. Осталось - две минуты.
– "Ракета", сто второй на прямой. К посадке готов! Радиооборудование аэродрома и мои приборы работают нормально. Дальность - двенадцать километров.
– Понял. Прожектор включен. Погода без изменений.
– Принял!.. Экипажу подтянуть привязные ремни. Поставить их на стопор!
– А про себя подумал: "В трех семьях семеро ребятишек..."
По приборам Сохатый видел, что идет левее оси посадочного курса метров на сорок, но специально не доворачивал машину. Рассчитывал, что самолет поднесет ветерком к оси посадочной полосы, стрелка курса тогда сама подойдет к нулевой отметке.
"Важно удержать взятое направление, не уплыть с одной стороны полосы на другую. По ветру неточность в заходе исправить всегда намного проще, нежели наоборот".
Самолет вторично опускается в туман...
– Командир! Два, двести пятьдесят, сто!
– Слышу, левее тридцать! "Еще двадцать пять Секунд. Из них решающие десять..."
Сохатый прижимает бомбардировщик штурвалом вниз, чтобы побыстрее пройти уровень высоты в пятьдесят метров. После них, если самолет окажется выше глиссады, - снижение может увеличить только безумец. Качнул самолет вправо, увеличил курс на один градус с надеждой: "Если выдержу
– Километр, двести пятьдесят, пятьдесят! Уменьшай скорость!
– Левее двадцать. Нельзя... С малой скорости не уйдем на второй круг.
Самолет летит в ореоле рубинового тумана.
Иван чувствует, как мышцы спины начинают каменеть от напряжения, но расслабиться не удается. Хорошо, что руки в рабочем состоянии: слушаются и чувствуют рычаги управления самолетом.
Все внимание: курс, крен, высота!..
Накрениться на крыло - значит, уйти с курса.
Глаза, мозг, руки, ноги - спаялись в одно целое.
Курс, крен, высота!
Рассматривать каждый прибор нет времени - взгляд Сохатого охватывает их все сразу, а мозг тут же осмысливает показания: годы работы, вложенные в доли секунды.
Курс, крен, высота!
Даже не высота, а потеря ее в секунду.
Курс, снижение, крен...
– Командир, высота тридцать, дальность пятьсот.
– Курс, глиссада по нулям!
Левой рукой Сохатый осторожно берется за сектора управления двигателями. Бросает взгляд на радиовысотомер. Стрелка его подрагивает между вторым и третьим делениями - каждое по десять метров.
Только бы не лопнули нервы. От напряжения больно челюсти.
– Командир, полоса!
– Голос штурмана громкий, торжественный.
Космы туманного пламени оторвались от фонаря и метнулись вверх. В кабине потемнело.
Иван поднимает глаза от приборов к лобовому стеклу... Накрытые низкой розовой крышей тумана два ряда желто-белых огней несутся прямо на него.
Он убирает обороты двигателей... Сажает самолет. Стелющийся по земле луч посадочного прожектора освещает им дорогу в жизнь.
* * *
Самолет на стоянке. Двигатели выключены. Сохатому не хочется открывать фонарь, выходить из кабины. Он не слышит в себе желаний. Только одна усталость.
В тишине неторопливо плывут мысли.
"То, что ты сейчас сделал, - смертельно опасная дерзость... Нет, это не безрассудство, а риск на грани возможного!
Он рассчитан и обоснован. У меня в резерве было около пяти секунд... В скором времени, когда заходить на посадку будут не вручную, а в автоматическом режиме, - такая посадка, наверное, станет обычным явлением.
...Надо будет попросить Лапшина и Золочевского не говорить женам об этой посадке. Зачем их заставлять волноваться задним числом? Наше молчание нельзя сравнивать с обманом. В молчании - наша любовь...
А риск - служба!"
Цель - атака
Передав истребитель инженерам и техникам для подготовки к новому вылету, Сохатый мог отдыхать.
Но разве до отдыха, если весь ты еще во власти только что законченного полета, а вскоре вновь предстоит подняться в небо?
...Сохатый вместе с другими летчиками сидит в предстартовом домике, в маленькой столовой. С добрым интересом посматривает на пилотов, слушает их негромкие разговоры: о подробностях полета и о погоде, об успехах и промахах. Словно летчики не ужинают, а продолжают все вместе лететь...