Преодоление
Шрифт:
Небо строптиво. Оно всегда может наказать летчика и самолет за фальшиво взятую ноту.
Самолет тоже способен предъявить иск пилоту. И живет с ним в мире, безропотно подчиняется ему только до тех пор, пока человек приказывает ему в рамках самим же заложенных в машину законов.
...Высота пять тысяч метров. Семь...Девять...Форсажное пламя двигателя, как раскаленная пика, прожигает облака и все выше проталкивает в них боевой наконечник - истребитель. Пламя пульсирует. От его тепла облака словно плавятся, и Сохатый видит себя внутри раскаленного шара, стенки которого, совсем рядом, дышат огнем и переливаются всеми цветами радуги. Скорости
Девять тысяч...
"Миг" врывается в темноту, как в пустоту. Иван Анисимович понимает, что окружившая его темень - признак отсутствия облаков. Пламени форсажа не на что больше опереться, не от чего отразить свой трепещущий свет. Он понимает это, но все равно в глубине сознания мелькает настораживающая мысль: "Не потух ли форсаж?" Сохатому хочется уменьшить угол набора высоты, но взгляд тут же скользит по приборной доске вправо вниз, туда, где расположены приборы контроля работы двигателя: надо убедить себя в ложности восприятия...
Да, форсаж, как и прежде, горит...
Убедившись в исправности, Сохатый оставляет на короткое время приборы, чтобы взглянуть на застывший в ночи звездный мир.
Правее самолета он видит тонкий медно-белый серпик луны, который ничего не освещает, а лишь присутствует на черном бархате небосвода, как бы доказывая вечное постоянство Вселенной. Лунный месяц нарождался, и светлый его серп повернут горбушкой наискосок вниз, как будто для того, чтобы при своем движении по небу загребать встречающиеся на его пути звезды.
От взгляда на луну угол, под которым истребитель идет вверх, кажется Ивану еще больше, и ему невольно в шутку или всерьез думается: "Самолетик, куда же ты меня, чертушка, несешь? Луна-то уже ниже нас, а мы с тобой все куда-то торопимся?"
Одиннадцать тысяч...
Сохатый выводит машину в горизонтальный полет и выключает форсаж. Двигатель с воющей высокой ноты переходит на добродушную воркотню, освобождая летчика от стартового напряжения.
– Земля, я - сто второй. Зону дежурства занял!
– Сто второй, выполнять правый вираж!
Теперь от пилота требуется повиновение командному пункту, который своими локаторами просматривает воздушную даль на сотни километров. Вначале земля найдет в безбрежном океане темноты несущуюся песчинку - "самолет врага", потом наведет на него дежурящий на высоте истребитель. Зона позволяет перехватывать цель на максимальном удалении от охраняемого объекта.
Сохатый делает вираж. Звездный хоровод катится влево. Крен на развороте увеличивается - звезды набирают скорость. Крен уменьшается - небо заметно успокаивается, и сонмы искрящихся миров плывут плавно, струятся по фонарю не торопясь. Вираж перед атакой для Сохатого подобен ожиданию команды на выстрел.( когда рука уже на спусковом крючке. Иван Анисимович весь внимание - ждет указаний КП и слушает, как в эфире на его радиоволне появляются новые голоса - взлетевшие за ним летчики докладывают о своей готовности к бою. Им придется атаковать условного противника вслед за их командиром. Все, как на войне: первый не сбил, бьет второй, третий. Но "враг" должен быть уничтожен. А уж потом, на земле, как говорится: "Кому пироги и пышки, а кому синяки и шишки". Никто без оценки не останется.
– Сто второй! Курс триста градусов.
Сохатый разворачивает "Миг" на заданный курс, а сам чувствует,
– Сто второй, включить форсаж: высота пятнадцать тысяч!
– Форсаж включен!!
Внешне это просто: рычаг оборотов двигателя повернуть до предела, нажим пальцем на гашетку - и у тебя в подчинении мощность почти двух двигателей.
Работа реактивного двигателя - пламя. В камерах сгорания ровный огненный поток, нагревающий воздух, который идет через РД сотнями кубометров, являясь главным рабочим телом. Полет на пламени, на энергии управляемого пожара, которая рождается в реактивном сопле. Кто из летчиков его возраста в тридцатые и сороковые годы думал или надеялся дожить до нового века в авиации, когда полет на энергии реактивной струи станет привычной повседневностью!
"Форсаж включен". Через рев двигателя и свист обтекающего самолет воздуха, преодолев толстое стекло фонаря кабины, изоляцию гермошлема, доносится громкое "пуф", затем - толчок в спину. И машина рывком бросается вперед.
Огненная стихия обычно устрашает и завораживает человека своей почти неподвластной силой. А сейчас у него в руках укрощенный взрыв, взрыв не мгновенный, а растянутый во времени не на секунды, а на минуты, десятки минут по желанию пилота, было бы только топливо.
Работа двигателя на форсаже всегда казалась Сохатому прекрасной, потому что в этот момент РД отдает себя полностью огню, скорости и пилоту, напрягается до крайнего предела. Огонь, взнузданный разумом, загнанный в металл форсажного раструба и подвластный летчику, его воле!
Форсаж и все убыстряющийся полет вызывают новые ритмы вибраций. Они нарастают и учащаются. Стрелки приборов скорости ползут вправо, потом чуть затормаживаются, подрагивая, и самолет на какое-то мгновенье "замирает", будто решая, как поступить: разгоняться еще или нет?..
И вот свершается то, к чему в прошлом стремились многие авиаторы: преодоление звукового барьера. Стрелки приборов, судорожно качнувшись, прыгают, показывая, что рубеж звука пройден. Теперь "Миг" летит плавнее, как будто его окружает уже не воздух, а плотная маслянистая жидкость, гасящая дрожь конструкции и заглушающая шум полета.
Но тише стало только в кабине. А по земле следом за истребителем катится грохот сверхзвукового полета. Кто-нибудь там, внизу, может быть, даже поругивает авиацию и летчика, которому "и не спится, и дома не сидится". Он, этот ворчун, вряд ли думает о том, что в небе не просто летчик, стерегущий небо. Что пилот - человек, находящийся в данный момент внутри крылатого снаряда, летящего со скоростью шестьсот - семьсот метров в секунду. Правда, в космический век это не так уже много, но и немало, если учесть, что многие артиллерийские снаряды, а тем более мины, имеют на траектории гораздо меньшие скорости...
С ростом скорости полета у Сохатого все сильнее бьется сердце и он слышит в себе новую радость и силу.
– Скорость!
Он любит наблюдать картину и слушать ритмы сверхзвукового полета. Особенно любит он такой полет в ясный день, если смотрит из кабины под солнце. Когда скорость машины подходит к двум тысячам, воздух над крылом и впереди самолета, косыми струями уходящий назад, становится зримым, а накрывающий голову фонарь начинает дымиться, будто с его нагревающейся от трения поверхности испаряется невидимая жидкость. Это зрелище всегда заново захватывает Сохатого, ему всякий раз начинает казаться, что он - сама скорость! Скорость!