Прерванная жизнь
Шрифт:
Но самым главным делом остается мотивация. Без сильной мотивации все идет коту под хвост.
Моя мотивация сильной не была: реферат по истории Соединенных Штатов, которого мне ужасно не хотелось писать, а так же мучающее меня вот уже целый месяц вопрос: «А почему бы, собственно, не покончить с собой?» Будучи мертвой, мне бы не нужно было писать реферат, опять же, этот вопрос тоже меня бы не мучил.
Решение данного вопроса забирало у меня все силы. Раз поставленный, он уже никак не хотел покинуть мою голову. Мне кажется, что множество людей покончило с собой лишь затем, чтобы уже покончить с бесплодными дебатами над тем, смогут они покончить
Что касается меня, то, что бы я не сделала, о чем бы не подумала, все сразу же становилось предметом подобных дебатов. Я сказала какую-нибудь глупость – и тут же: наверное покончу с собой. Утром от меня сбежал автобус – уж лучше сразу же с этим покончить. Даже добро имело свои три копейки в этих дебатах: мне понравился какой-то фильм – так может и не стоит убивать себя?
Вообще-то говоря, мне хотелось убить всего лишь определенную часть собственной личности: ту самую часть, которая и желала совершить самоубийство, которая втянула меня в эти мучительные размышления «убивать себя или нет», и которая каждое окно, каждую станцию метро, каждое кухонное орудие превращала в реквизиты или же сцену генеральной репетиции.
Только все это стало мне ясным лишь после того, как я проглотила полсотни таблеток аспирина.
У меня был парень по имени Джонни, который писал мне любовные стихи – очень даже неплохие. Я позвонила ему, сообщила, что желаю покончить с собой, не положила трубку на аппарат, заглотала пятьдесят таблеток аспирина, и вот тут до меня дошло, что мгновение назад я совершила ужасную ошибку. Потом я вышла купить молока, о чем меня просила мать перед тем, как я начала глотать этот аспирин.
Джонни сообщил в полицию. Они приехали ко мне домой и рассказали обо всем маме. Мама появилась в магазине AP на Массачузетс Авеню как раз в тот момент, когда, стоя перед витриной в мясном отделе, я уже готова была потерять сознание.
По дороге в магазин, пройдя пять перекрестков, я начала уже жалеть о том, что натворила, и почувствовала себя униженной. Я сделала ошибку и по этой причине должна была умереть. Так может я заслужила эту смерть? Я расплакалась. На какое-то мгновение мне стало ужасно жалко себя саму и то громадное горе, которое я в себе несла. А потом уже были только туман и свист. Прежде чем я добралась до магазина, мой мир превратился в узкий, пульсирующий тоннель. Я утратила резкость зрения, в ушах у меня звенело, в висках глухо била кровь.
Только промывание желудка вернуло меня в равновесие. Бесконечную трубку мне воткнули сначала в нос, а потом вниз, через горло, прямо в желудок. Я чувствовала себя так, как будто через мгновение удушусь. А потом началось само промывание. Это было так, как будто у меня брали кровь в промышленных масштабах – могучее, рвущее засасывание, чувство, будто ткани сминаются и трутся друг о друга совершенно не ведомым до сих пор образом. И рвота… – как будто изливалось все, что скрывается у тебя внутри. Нет, решила я про себя, в следующий раз только не аспирин.
Но когда промывание закончилось, я начала размышлять, а что будет в следующий раз. Я чувствовала себя нормально. Я не умерла, хотя внутри меня что-то омертвело. Может мне удалось достичь моей основной цели, или это было лишь частичное самоубийство? Я чувствовала себя легчи и свободнее, чем когда-либо еще.
Моя свобода продолжалась несколько месяцев. Я сдала несколько хвостов по школьной программе. Порвала с Джонни и заинтересовалась учителем английского языка, который писал стихи даже лучше, чем Джонни, хотя посвящал их и не мне. С ним я поехала в Нью Йорк, куда он взял меня в галерею Фрика на выставку Вермеера.
Единственным, довольно-таки неприятным последствием моего поступка стало вегетарианство. Поскольку я потеряла сознание перед витриной в мясном отделе, то начала бессознательно сопоставлять самоубийство с мясом. Но я знала, что за этим таится нечто большее.
Куски мяса на прилавке были синими, окровавленными и плененные в тесных упаковках. И хотя у меня было шесть спокойных месяцев, чтобы освободиться от этих мыслей, но я постоянно возвращалась к ним.
ПРИНЦИПИАЛЬНАЯ ТОПОГРАФИЯ
Наверное, до сих пор еще не ясно, каким образом я туда попала. Это должно было значить нечто большее, чем просто выдавленный прыщ. Я еще не упоминала о том, что того врача, который буквально через пятнадцать минут решил сбагрить меня, я никогда до того не видала. Ну, может через двадцать минут. Что было во мне такого сумасшедшего, что хватило неполных полчаса, чтобы какой-то первый встречный – поперечный врач отослал меня в сумасшедший дом? Вообще-то, он меня обманул: говорил, что на пару недель, тем временем, они превратились почти что в два года. Мне было восемнадцать лет.
Я сама подписала согласие на прием в больницу. Пришлось, потому что я была уже совершеннолетняя. На выбор у меня было либо это, либо судебное постановление, хотя больница никогда бы не получила судебного постановления против меня. Только я об этом, конечно же, не знала, поэтому подписала согласие.
Я не представляла опасности для окружающих. Или представляла опасность для самой себя? Понятно, эти пятьдесят таблеток аспирина, но это я уже объясняла. Они были метафоричными. Я всего лишь желала избавиться от некоего свойства собственного характера. С помощью аспирина я произвела на себе определенного рода аборт. На какое-то время это подействовало. Потом перестало действовать, но потом у меня уже не было сил и желания предпринимать вторую попытку.
А теперь взглянем на его точку зрения. Был тысяча девятьсот шестьдесят седьмой год. Даже в той жизни, которую он вел, жизни профессионалов, которая катилась где-то в спокойных предместьях, издалека от разросшихся сорняков, внезапно появляется странное, чуждое обратное течение. Течение из того, иного мира – дрейфующего без руля и без ветрил, опьяненной вселенной безымянной молодежи – сильный рывок которой выбивал из равновесия. Воспользовавшись его языком, это течение можно было бы назвать «чувством угрозы». Вы только гляньте, что вытворяют эти дети? Входит вдруг одна такая в кабинет, одетая в юбку величиной с носовой платок, с прыщами на лице и отвечает неохотными моносложиями. «Понятное дело, накуренная или наколотая» – приходит он к выводу. Глядит на карточку с поспешно накарябанным именем. Не знакомился ли я, случаем, с ее родителями? На какой-нибудь вечеринке, года два назад? Или это было на встрече сотрудников Гарварда или Массачузетского Технологического Института? Туфли, правда, рваные, зато пальтецо куплено в приличном магазине. Сволочной мир (так выразилась бы Лиза). Ведь не может же он, вот так попросту, с чистой совестью, отослать меня назад, в сорняки – чтобы там я стала обломком плота, несомого на волне некими антисоциальными течениями, которые, раз за разом, и выкидывают в его кабинет такие как я как раз образчики. Это такая вот превентивная медицина.