Прерванный бой
Шрифт:
Дружинники встретили сотника вопросами, но он отослал их к воеводе.
— Сам ничего не знаю. Говорят, пойдем в какой-то поход, а к походу надо готовиться серьезно. Афанасий многозначительно поднял палец. Шутка, может, и не удалась, но вопросы задавать перестали.
— Сотник, к воеводе, — во все горло орал дежурный воин.
Данила Савич поднялся со своего места, чтобы на пороге приветствовать сотника.
— Давай забудем наши недомолвки. Может, придется умирать в одном строю. — Он подал руку для рукопожатия. — Повоюем сынок!
— Повоюем
Они опрашивали дружинников, придирались к оружию. Впервые в русской дружине появились запасные лошади.
Не остались без внимания фураж и продовольствие.
Перед походом выдали жалование.
Все настойчивее звучал вопрос: «Куда и зачем идем?»
Хитрый воевода усмехался в бороду, и отвечал: «Сам князь смотреть вас будет». Дружинники верили и не верили, но к обязанностям стали относиться прилежнее. Не каждый раз подготовкой занимается сам воевода.
На исходе третьего дня, воевода устроил смотр. Кого-то хвалил, кому-то устроил разнос, но всех отпустил по домам.
— Завтра на рассвете выступаем! Не опаздывайте, как бы ваши милашки вас не держали.
Слухи будоражили горожан. Судили-рядили, но никто не догадывался об истинной цели похода, столь малочисленной дружины.
Данила Савич пораньше лег в постель, чтобы еще и еще мысленно проверить готовность к такому важному делу.
Он представлял встречу с всесильным ханом, но не знал, как себя вести. Переговорил с Юсуфом и Тули, но как входят к хану его приближенные, они не знали. Сообщили только, что нукеры должны при входе в шатер падать ниц, опустив голову, ждать повеления говорить. Этот вариант Данилу Савича не устраивал. Не станет подползать к поганому. Он посол русского князя, но, поразмыслив, пришел к выводу, что поклониться в пояс ему все же придется.
Жена не заставила себя долго ждать. Она колобком подкатилась ему под бочок и ласково заворковала.
— Куда, Данилушка, путь держишь?
— Это тебе знать, не велено! — он в шутку щелкнул ее по носу, и потянулся к ней.
— Этого тебе получать тоже не велено.
— Перестань! Я не могу тебе этого сказать, это большая тайна. Тебе скажи, завтра весь город будет знать. Знаем мы вас женщин.
Лучше бы он этого не говорил.
— Оказывается, я болтушка. За всю нашу совместную жизнь я не вынесла из дома ни одного словечка. В ее голосе угадывались слезы. Она отвернулась к стене, и никакие уговоры не смогли ее убедить вернуться в прежнее состояние.
Данила пытался уснуть, но нервы прогоняли сон. За окном ночь. Люди спят, дети улыбаются во сне, им снятся добрые сказочные сны. Никто и не подозревает, какая опасность нависла над их невинными душами. Он прислушался к ровному дыханию жены. «Зря обидел жену. Она у меня добрая и умная. Имеет право знать все».
Последняя мысль успокоила и убаюкала его.
Огненные стрелы летят и летят. Сейчас вспыхнет пожар, а он не может шевельнуть даже пальцем. Какие-то путы удерживают его на месте. Крики о помощи заглушает страшный грохот. Данила, наконец, освободился от пут сна, вскочил, его руки искали меч. Ефросинья повисла не его плечах.
— Даня, это только сон и гроза!
Он обнял жену, пытаясь своим телом защитить ее от неведомого врага. Наконец страшный сон отступил. В висках стучало, холодный пот струился по всему телу Данилы. Ефросинья, обняв мужа, целовала лысеющую голову и приговаривала:
— Успокойся, Господь с тобой. Успокойся, я тоже с тобой.
Теплота ее тела настойчиво манила, заставляла забыть о кошмаре. Нервное напряжение требовало разрядки. Он легонько толкнул ее на подушки, она потянула его к себе…. Возможно, это была самая лучшая ночь в их жизни.
Ночь в окне поблекла. Рассвет наступает. Что принесет грядущий день? Даниле хотелось бесконечно долго нежиться с женой на постели, забыть о тревогах и опасностях, обнимать жену и говорить ей сладкие слова, но он должен идти в неизвестность, возможно, на смерть. Данила не хотел ее будить, пытаясь тихонько встать с постели. Она интуитивно чувствовала, что грядет что-то тревожное и даже грозное, на секунду замерла, затем придержала его.
— Полежи еще чуть-чуть. Я запомню тебя….
Собрались быстро. Он привлек ее к себе и тихо шепнул на ухо:
— Иду к монголу с посольством. Надо остановить ворога, чтобы не добрался до нас.
От страшной вести Ефросинья окаменела. Все вылетело из ее головы. Только одна мысль просилась к исполнению.
Она потащила его к Образу Пресвятой Богородицы.
— Становись на колени и повторяй за мной слова молитвы.
— «Отче Наш, еже си на небеси….» — безропотно повторял воевода. Осенив себя крестным знамением, он почувствовал, что с ним что-то происходит. Нет, он больше не боится поганого хана, он Данила Савич — посол русский, с ним вера его народа, и сам Бог.
Пелагея спала, но через сон слышала, как вошел отец. Перекрестив дочь, поцеловал ее, вышел.
Ефросинья проводила его до ворот, крестила вдогонку, свято веря, что Бог сохранит его.
Пелагея нашла мать, стоящей на коленях у иконы, вспомнив, что отец поцеловал ее на прощание, поняла, что произошло, что-то важное. Она опустилась на колени рядом с матерью…..
Солнце катилось к закату. Его лучи нежно ласкали лица людей, но они не замечали вечернего тепла, спешили по своим делам.
Спешил и Звяга на свиданье с Таисией. Он чувствовал себя немного виноватым за несостоявшееся свидание, когда его срочно вызвал князь. На назначенном месте девушки не оказалось. Отпустив коня на зеленую траву, Звяга любовался закатом. Высокие, почти неподвижные облака купались в лучах заходящего солнца.
Солнечный диск медленно опускался в объятия, скопившихся на горизонте туч. Последний его отблеск скользнул по вершинам деревьев и погас. Заря еще некоторое время пылала багрянцем, занимая полнеба. Необычный закат вселил в душу Звяги неосознанную тревогу и плохое предчувствие.