Преследование праведного грешника
Шрифт:
Для наглядности Хадия приложила к своей плоской груди ладошки, сложенные в форме чашечек.
— А-а, для защиты стратегически важных мест, — понимающе кивнула Барбара.
— Разве ты не хочешь посмотреть кино вместе с нами? Ну пожалуйста. Не забывай, что у нас еще есть целых два глазиро-о-ованных я-я-яблока… — протянула она для убедительности.
— Хадия, — тихо сказал отец, — приглашение совсем не обязательно повторять дважды. — И добавил, обращаясь к Барбаре: — В общем, мы были бы очень рады, если бы вы зашли к нам.
Барбара обдумала его предложение. Вечер, проведенный с Хадией и ее отцом, предоставлял возможность развлечься
Однако в этом-то и заключалось препятствие. Дружеское общение предполагало, что Барбаре придется рассказать о встречах с Хильером и Линли. Придется сообщить правду о своем понижении в звании и о том, что ее заменили человеком, в котором она видела конкурента. А поскольку восьмилетняя дочь Ажара и была тем самым ребенком, чью жизнь Барбара спасла в Северном море, предприняв отчаянные, импульсивные действия — действия, которые она умудрялась скрывать от Ажара все три месяца, прошедших после той злополучной погони за катером, — то Ажар мог почувствовать себя ответственным за крушение ее карьеры, а это было совсем ни к чему.
— Хадия, — сказал Таймулла Ажар, заметив молчаливую задумчивость Барбары, — я думаю, что на сегодня хватит мыльных пузырей. Отнеси-ка это в комнату и подожди меня дома, пожалуйста.
Хадия нахмурила лобик и огорченно заморгала.
— Но, папуля, а как же маленькая русалочка?
— Мы посмотрим ее, как и собирались, Хадия. А пока отнеси пузыри в свою комнату.
Девочка бросила на Барбару умоляющий взгляд.
— Больше половины глазированного яблока, — сказала она, — если ты захочешь, Барбара.
— Хадия!
Она лукаво улыбнулась и убежала в дом.
Вытащив из нагрудного кармана безупречно чистой белой рубашки пачку сигарет, Ажар предложил ее Барбаре. Она с благодарностью взяла сигарету и прикурила от его зажигалки. Он молча наблюдал за Барбарой, пока она сама не выдержала и не заговорила:
— Я выжата как лимон, Ажар. Пожалуй, сегодня мне придется отказаться от вашего приглашения. Но тем не менее спасибо. Передайте дочери, что в другой раз я с удовольствием посмотрю с ней какой-нибудь фильм. Будем надеяться, что его героиня Fie окажется похожей на карандаш с силиконовой грудью.
Ажар не сводил с нее внимательного взгляда. Он изучал ее с той дотошностью, с какой иные покупатели изучают в супермаркете этикетки на консервных банках. Барбаре мучительно захотелось отвести глаза, но она сумела выдержать его взгляд. Он сказал:
— Сегодня вы, должно быть, вернулись к работе.
— Почему вы так…
— Судя по одежде. Значит, ваша… — он замялся, подыскивая наиболее деликатное определение, — ваша ситуация в Скотленд-Ярде разрешилась, Барбара?
Лгать не имело смысла. Хотя ей удалось скрыть от него истинную причину ее рабочих неприятностей, он знал, что она
— Да, сегодня все разрешилось, — признала Барбара и так глубоко затянулась сигаретой, что ей пришлось отвернуться, чтобы выдохнуть дым в сторону, а заодно и отвести глаза.
— Правда? Но зачем я спрашиваю? На вас форменная одежда, значит, все закончилось хорошо.
— Верно. — Улыбка у нее получилась далеко не искренняя. — Все закончилось. Полностью. У меня по-прежнему есть доходное занятие все в той же полиции, и мой пенсионный фонд продолжает расти.
Она потеряла лишь доверие единственного важного для нее человека в Скотленд-Ярде, но это не стоило упоминания. Барбара даже не представляла, когда сможет заговорить об этом.
— Это хорошо, — сказал Ажар.
— Верно. Это замечательно.
— Я рад, что та история в Эссексе не повредила вашей работе в Лондоне.
И опять ей пришлось выдержать пристальный и прямой взгляд его темных глаз, блестящих, как шоколадное драже, на фоне коричневато-ореховой кожи, поразительно гладкой для тридцатипятилетнего мужчины.
— Ну, в общем, да, — сказала она. — Все разрешилось просто великолепно.
Кивнув, он наконец отвел от нее глаза и взглянул на выцветшее вечернее небо. Свет лондонских огней позволяет увидеть лишь самые яркие звезды. И даже их сияние с трудом прорывается сквозь покрывало грязно-серого смога, который не в силах рассеять надвигающаяся тьма.
— В детстве меня лучше всего успокаивала ночная тишина, — тихо произнес Ажар. — В Пакистане наша семья отходила ко сну но старым традициям: мужчины и женщины спали в разных комнатах. Поэтому по ночам, лежа рядом с отцом, братом и дядюшками, я всегда чувствовал себя в полной безопасности под их надежной защитой. Повзрослев и приехав в Англию, я забыл о том ощущении. То, что успокаивало меня в прошлом, стало, напротив, смущать меня. Я вдруг осознал, что вспоминаю лишь звуки похрапывания отца и дядюшек да запахи, исходящие от пускающего ветры брата, Постепенно привыкнув к личной спальне, я подумал, что мне повезло наконец отделаться от их соседства и теперь я мету проводить ночи либо в одиночестве, либо в приятной компании. И до сих пор меня это только радовало. Но сейчас я вдруг понял, что мне хочется вернуть тот старый обычай, когда любое, самое тяжкое бремя или скрытую в душе тайну не приходилось нести или терпеть в одиночестве, по крайней мере ночью. Его слова звучали так утешительно, что Барбаре вдруг захотелось ухватиться за его приглашение и найти в разговоре с ним желанное успокоение. Но она взяла себя в руки и сказала:
— Видимо, в Пакистане не готовят детей к жизни в реальном мире.
— А каков он, этот реальный мир?
— Тот, что постоянно напоминает нам: мы все одиноки.
— И вы верите, что это правда, Барбара?
— Я не просто верю. Я это знаю. Мы проводим дни, пытаясь сбежать от ночных дум. Мы работаем, развлекаемся, занимаем себя разными делами. Но потом вновь приходит время сна, и от этого никуда не деться. Даже если мы делим с кем-то постель, их способность сладко спать, когда мы мучаемся от бессонницы, достаточно ясно говорит нам, что каждый из нас сам по себе.