Преследуемый
Шрифт:
Их сложно поймать, так как скалы довольно крутые, непривычные для наших лап, а любое неосторожное движение грозит падением в кактусы — и любой, кто хоть раз падал в «плюшевые» кактусы подтвердит, что с мягкими игрушками их объединяет только название. Так что условия не позволяют нам развивать большую скорость, чтобы добраться до толсторогов и схватить их.
Когда мы, наконец, пришли в парк, Оберон был готов наброситься на что угодно, имевшее неосторожность пошевелиться. Он пытался запугать оленей Флиды, но понял, что те ни капли его не боятся. Это стало последней
— Да, если бы не богиня Флида, я бы съел вас на ужин, — говорил он им.
— Ага, только, если бы у тебя нашлось еще полсотни приятелей, — насмехались они. — А что может сделать нам один маленький щеночек?
Ой-ой.
— Это ты при своей богине такой смелый.
— Да что ты?! Она часто и надолго оставляет нас пастись где-нибудь. Попробуй прийти к нам тогда и увидишь, что будет, недомерок.
Оберон зарычал на них и оскалился. Пришлось шикнуть на него, пытаясь при этом не показывать свое замешательство. Ого, так зол он еще никогда не был. Называть такую махину, как он, недомерком? Они точно знали, как вывести собаку из себя.
Флида спросила, где лучше оставить колесницу, и я ответил, что возле мемориала Ханту, нелепой белой пирамиды, возведенной на одной из холмов на месте погребения первого губернатора Аризоны. От остальной части парка ее отделяла ограда, но олени просто перепрыгнули ограждение, потянув за собой колесницу, и изящно приземлились на другой стороне. Флида руководила процессом, используя свою магию.
— А ты так можешь, собачка? — поддразнил один из оленей.
Оберон рыкнул в ответ. Нешуточная угроза прозвучала в его голосе. Мы сошли с колесницы, и он в последний раз облаял стадо перед тем, как направиться за нами к холмам.
— Мы сегодня охотимся на баранов, — напомнил я ему.
— Вот и пошли тогда, — ответил он, отворачиваясь от смеющегося стада.
— Приготовься, друид, — сказала Флида, надевая через голову свой колчан.
Я очистил разум и через татуировку, которая связывает меня с землей, призвал силу прямо из окружавшей нас пустыни. На землю я приземлился на все четыре конечности, успевшие превратиться в лапы, и полностью принял форму собаки.
Териантропия друидов совершенно не похожа на перекидывание оборотней, кроме разве что магической природы наших перевоплощений. Главная разница в том, что я могу изменяться (или не изменяться) по своей воле. Это не зависит ни от времени суток, ни от фазы луны. И, в отличие от ликантропии, происходит практически безболезненно. Помимо этого, я могу превращаться во множество различных животных, хотя и не во всех.
Но никогда не остаюсь в животной форме долго. По чисто психологическим причинам. Физически, находясь в обличие зверя, я могу есть привычную им пищу, но вот морально я не готов проглотить целиком мышь, когда я превращаюсь в сову, или есть сырую оленину в облике гончей.
(Пару недель назад в лесу Кайбаб мы с Обероном поймали самку оленя. Как только она затихла, я сразу же отошел, дожидаясь, когда Оберон насытится.) Охотился я в большей степени ради него. Мне нравилась погоня и это приятное ощущение, когда ты понимаешь, что делаешь кого-то счастливым.
Но этот раз, когда я изменился, был другим. Мой разум был нацелен на охоту, и я чувствовал жажду крови. В ночном воздухе ощущался запах баранов и близость стада Флиды. Но вместо спокойствия я стал взволнованным, а во рту образовалась слюна. Что-то было не так, лучше было измениться обратно.
Флида подошла к ограде и одной рукой вырвала целую секцию прямо из земли, поторапливая нас на выход.
Мы направились к тем холмам, где раньше уже охотились на толсторогов. Шли молча, пытаясь не встревожить будущую добычу. Еще одна ограда отделяла нас от баранов, но и та не составила для Флиды большого труда.
— Теперь за ними, мои гончие, — оторвав от земли часть ограды, приказала Флида. Как только она произнесла это, я перестал ощущать себя друидом. И человеком вообще. Я был ее гончей, частью стаи. — Бегите к скалам и гоните одного из баранов прямо ко мне и моему луку.
И мы помчались, быстрее, чем когда-либо, ловко уворачиваясь от кактусов, освещаемые лишь тусклыми звездами, и я очень смутно чувствовал присутствие магии во всем этом. Чужой магии. Магия не была враждебной, или амулет, теперь находившийся в виде ошейника, уже дал бы об этом знать. Поэтому я не особенно волновался.
Долго искать баранов не пришлось. Они сгруппировались у креозотового куста и мирно дремали. Однако наше появление не прошло незамеченным. Царапанье наших когтей по твердой пустынной почве привлекло их внимание. Едва завидев нас, они бросились на почти вертикальный склон ближайшей горы.
Для нас же это оказалось непростой задачей. Я с трудом смог добраться до середины, а вот Оберон упал и с грохотом покатился назад, прямо в грязь.
— Обеги гору и жди, — сказал я ему. — Я буду гнать их прямо на тебя.
— Отличный план, — согласился он. — Ты береги ноги, а уж я подготовлю зубы.
Я преследовал убегающих баранов, продолжая взбираться вверх по склону. Невероятно, но кажется, дистанция между нами начала сокращаться. Меня переполнял восторг и предвкушение близкой победы. Я разразился громким лаем.
Но в отличие от них, я не был создан для гонок по горным склонам и в итоге сильно отстал, выбирая лучшую опору или место для прыжка.
Когда последний из толсторогов исчез из вида за вершиной, я начал лаять снова, надеясь, это заставит их думать, что я все еще бегу следом. Нужно было, чтобы они продолжали бежать прямо на Оберона.
Конечно, я не знал, где именно он ждет, но лай мог помочь ему определить, в каком направлении мы движемся.
Спускаться по холму было еще хуже, чем взбираться. То, как падали тени сбивало с толку — была ли там впереди пропасть или это просто обман зрения? Но затем я понял, что проще было ориентироваться по баранам, то и дело мелькающим впереди.
Они двигались на юг. Все что я мог слышать, это стук их копыт о камни и свое тяжелое дыхание, вперемешку с лаем. Никаких признаков ожидающих впереди Оберона и Флиды. Но может, они просто хорошо затаились.