Пресс-хата для Жигана
Шрифт:
— Эй, урод, дырку во мне проделаешь, — усмехнулся Жиган и шагнул вперед.
Толстяк брызнул слюной.
— Не подходи. Упою.
— Ты за свои слова отвечаешь?
Жиган приближался. Расстояние сократилось. Теперь он стояч почти рядом с толстяком, сместившись к левой стене камеры.
— Рома, колись по полной. Тебя «наседкой» в камеру подсадили? На какую муть меня раскрутить хотят?
— Уйди, гнида, — шипел толстяк, невольно сжимая кулаки.
Наконец нервы Ромы-Завхоза не выдержали. Оттолкнувшись от двери, он понесся вперед. Ослепленный яростью, стукач намеревался протаранить
Жиган попробовал увернуться, но многопудовая туша таранила его, словно айсберг борт «Титаника». Жигана отбросило к стене. Он крякнул, ударившись затылком о шершавый бетон. Сотой доли секунды ему хватило, чтобы прийти в себя и перехватить инициативу.
Рома-Завхоз решил повторить атаку. Резко развернулся, снова набрал скорость. При этом выставил обе руки перед собой. Это его и сгубило. Когда он был почти рядом, на его пухлых запястьях будто сомкнулись железные обручи.
Жиган, подпустив противника поближе, перехватил его руки. Поднырнув под толстяка, выполнил классический бросок, которому могли бы позавидовать мастера греко-римской борьбы. Туша Ромы-Завхоза взлетела в воздух.
— Сука, — где-то над головой у Жигана на выдохе рявкнул толстяк.
С оглушительным грохотом туша стукача распласталась на бетонном полу. Ополоумев от боли, Рома-Завхоз колобком покатился к шконке. Он пытался уйти от противника, заползти, словно червь, в надежное укрытие. Но противник был беспощаден.
Настигнув толстяка, Жиган ударил его ногой под ребра. От удара толстяк перевернулся на спину. Теперь он был похож на беспомощного майского жука, болтающего в воздухе лапами.
Схватив за куртку, Жиган приподнял стукача и подтащил к шконке. Тугой затылок Ромы-Завхоза лег на жесткое ребро железной рамы. Колено сокамерника уперлось в его рыхлую, похожую на женскую грудь.
Придавленный противником, толстяк захрипел:
— Пусти, задушишь.
Свободной рукой Жиган ударил толстяка в челюсть. Он бил пс касательной Скорее для острастки, чем для боли. Но и этого оказалось достаточно. Напуганный до смерти. Рома-Завхоз вдруг по-щенячьи заскулил, пуская пузыри розоватой слюны:
— Пусти, волчара.
Его мучитель на жалость оказался скуп. Щенячий писк оставил сердце Жигана равнодушным. Не для демонстрации милосердия затеял он эту свару. Слегка ослабив хватку. Жиган убрал ногу с груди Ремы. Тот попробовал вырваться. Мощный удар в переносицу отбросил голову толстяка назад. Он застонал, схватившись руками за виски.
— Эй, тюфяк, отвечай быстро и по делу, — склонившись над толстяком, потребовал Жиган.
— Я все скажу, — едва шевеля губами, ответил тот.
— Тебя «наседкой» в камеру подсадили?
— Да.
— Кто?
— Мне раскладов не дают, — попытался увильнуть от прямого ответа стукач.
Легкий шлепок по щеке заставил Рому-Завхоза содрогнутся всем телом. Он панически боялся боли, но охотно причинял ее другим. Особенно детям, жертвам своих плотских утех.
— Кто? — повторил Жиган, добавив в голос металла.
— Следак.
— Как зовут?
— Петрушак Геннадий Семенович. Следователь по особо важным делам.
Жиган минуту помолчал, собираясь с мыслями. Он знал, что для подобной обработки подследственного требуется весьма веская причина.
«…значит, они не считают меня случайным пассажиром, по недоразумению оказавшимся в джипе. А может, хотят приписать соучастие. Обстряпать дело и записать в актив раскрытие тяжкого преступления. Наши правоохранительные органы на любую подлость способны», — отметил он про себя, не подозревая, насколько близок к истине.
— И что же этот Петрушак приказал тебе накопать?
— Да хоть что, — всхлипнул толстяк.
— Это не ответ.
— Зуб даю, — побожился Рома-Завхоз.
— Я не дантист. Мне твои кариесные зубы не нужны, — Жиган щелкнул толстяка по носу.
— Клянусь, у следака на тебя ничего нет. Так, непонятку какую-то мутит. Мол, разузнай, что за кент такой. Разговори по душам… А я что, человек подневольный. Что сказали, то и делаю, — захлебывался словами Рома-Завхоз.
Дальнейшие расспросы не имели смысла. Пальцы Жигана разжались. Он медленно отступил от поверженного противника. Толстяк лежал, прислонившись затылком к шконке. В глазах стояли слезы, а губы нервно подрагивали. На Рому-Завхоза жалко было смотреть. Ведь его заставили сбросить маску, разоблачили. И сделал это неизвестный человек. Интуиция подследственного пугала Рому-Завхоза не меньше, чем физическая сила.
На четвереньках он подполз к Жигану и по-собачьи заглянул ему в глаза:
— Слышь, кореш…
— Клоп лесной тебе кореш, — отрезал Жиган.
— Не сдавай меня, если что. Братва ведь на моих собственных кишках меня повесит, если в зоне прознают.
Но Жиган уже не слушал стукача. Задумавшись, он отошел в дальний угол камеры. Толстяк полз за ним, что-то бубня себе под нос. Внезапно двери камеры распахнулись.
Влетевшие надзиратели увидели странную картину Один подследственный растянулся на шконке, второй по-рачьи пятился к двери.
— Встать. Лицом к стене! — заорал молодой.
Жиган выполнил приказ А вот Рома-Завхоз окончательно раскис Натужно захрипел, имитируя приступ серьезной болезни, и завалился на бок.
— Что здесь происходит? — выкрикнул надзиратель, оглядываясь на прапорщика.
Седовласый прапор, наморщив нос, втягивал в себя спертый воздух камеры и рассматривал съехавшие штаны толстяка.
— Да ты, Рома, обгадился, — с нескрываемым злорадством констатировал прапор.
Молодой демонстративно зажал нос и тихо засмеялся. Развернувшись, надзиратели направились к выходу. У двери прапор обернулся и поманил пальцем толстяка:
— Пойдем, дружок, за памперсом.
Жиган оглянулся, чтобы проводить сокамерника взглядом. Он ожидал резкого окрика, но его не последовало.
Пропустив напарника и Рому-Завхоза, усатый прапорщик одобрительно крякнул, глядя в глаза подследственному:
— А ты, мужик, молоток…
…В комнате, куда Жигана доставили под конвоем, было нестерпимо жарко. Улица плавилась от зноя. За окном, забранным металлической решеткой, все замерло. Листья на деревьях казались неживыми.