Престолы, Господства
Шрифт:
Харриет подошла к зеркалу на каминной доске. На небольшой царапине на шее виднелись крохотные капельки крови.
— Пустяки, — сказала она. — Поцелуй меня ещё раз.
Но Питер стоял посреди комнаты с воротником в правой руке и хмурился.
— Прости, я на минутку, — сказал он и подошёл к телефону. Она услышала через открытую дверь, как он попросил сэра Джеймса Лаббока.
— Джеймс, кое-что случилось…
Вошёл Мередит.
— Не считает ли миледи, что пора задёрнуть занавески?
— Да, спасибо, Мередит.
— Нет, — говорил в это время Питер, —
Питер положил трубку и рассеянно посмотрел на Харриет.
— На шее Розамунды Харвелл не было таких отметок, какие есть сейчас на твоей шее, — сказал он. — Харриет, ты можешь придумать хоть какою-нибудь причину, почему кто-либо мог бы надеть воротничок на женщину, уже мёртвую?
— Чтобы закрыть следы удушения?
— Лицо было так же изуродовано, как и шея, — сказал он, — а лицо оставалось открыто.
— Не знаю, дай подумать. Кто-то мог просто одеть её — она, возможно, была раздетой, когда её убили, а убийца потом одел её?
— Это труднее сделать, чем сказать. Надевание одежды на абсолютно инертное тело — это ещё та задачка. И зачем? Почему убийца это сделал?
— Не знаю почему. Но это объяснило бы ошибку с воротничком.
— Ошибка? Почему ты называешь это ошибкой?
— Ну, я была немного сбита с толку, когда услышала, что он был на ней. Думаю, как и Манго. У Розамунды был прекрасный вкус. И никто, хоть немного понимающий в одежде, не носил бы белого воротничка с белым платьем. Вся идея этой вещи состоит в том, чтобы смягчить эффект от чёрного платья.
— То есть, её одели после того, как она умерла, — печально сказал Питер. — О, Харриет, как я ненавижу это дело!
— Не знаю, что и сказать, дорогой. Мне очень не хочется видеть тебя несчастным, но…
— Но тебе не хочется и чтобы я вышел из дела и отправился на рыбалку, из-за того, как я отреагировал на подобное предложение в прошлый раз?
— Нет, потому что я хочу увидеть эту глупую женщину отмщённой!
— Как бы ни была глупа женщина, ты на её стороне?
— В каком конфликте, Питер? Разве мужчины и женщины находятся в состоянии войны?
— Мы нет, — сказал он. — По крайней мере, мы нет.
— В самом деле, нет. Я просто имею в виду, что хочу видеть слабого защищённым от сильного, а глупость — это форма слабости.
— Потенциально смертельная форма, — сказал он. — Нет ничто более слабого, чем труп убитого, а этот труп не носил воротничка, когда его убивали, но носил, когда тело нашли.
— Таким образом, она была убита раздетой?
— Похоже не то. А это предполагает преступление на сексуальной почве.
— Ты что, удивлён? С учётом того, какой она была и что мы знаем о ней, такая вероятность всегда существовала, разве нет?
— Похоже на преступление на почве страсти. Но если рассуждать логически, мужчина может воспылать гневом, ревностью и желанием так же легко при виде полностью одетой женщины, как и обнажённой в постели. Первое даже легче.
— Понимаю, что ты имеешь в виду, но сексуальное преступление предполагает участие незнакомца.
— Незнакомца, который не оставляет ни следов, ни отпечатков пальцев.
— Тогда мужа или любовника. И действие на том уровне, когда люди не контролируют себя. Когда достаточно трудно понять даже собственного партнёра, не говоря о чужом.
— Уровень, на котором человек не способен понять даже себя, — сказал он.
— Как тогда, когда мне потребовались годы, чтобы обнаружить, что мне нужен ты?
— Это была моя ошибка. Всё это павлинье распускание хвоста и манёвры. Я переусердствовал, пытался завоевать тебя, сломив твоё сопротивление. Каждая попытка, которую я предпринимал, затрудняла для тебя принятие меня, потому что принятие означало капитуляцию. Всё, что я могу сказать в собственную защиту, — это то, что, в конечном счёте, я понял, что не смогу завоевать твой свободный дух таким способом. И никогда за всю свою богатую жизнь не мог я играть в такие игры там, где был замешан секс. Там всё решали сердце и ум.
— Дорогой мой, — сказала она, протягивая руку, — давай не разделять вожделение плоти от сердца и ума. И вожделение — это просто радость, ты не знал? Это просто англосаксонский синоним для радости.
— В самом деле? — спросил он, беря её руку. — Способность проникновения в суть утрачена при нормандском завоевании, с которым глубоко были связаны мои предки.
— Сегодня, милорд, вы, кажется, стремитесь взять на себя вину за всё. Именно поэтому ты выглядишь таким несчастным?
— Наверное, да, Харриет. Кто прикасается к смоле, тот очернится. [211] Есть игра, в которую играют мужчины и женщины. Это не наша игра, и, таким образом, наше знание о ней случайно и едва ли исчерпывающе. Женщина демонстрирует нежелание. Респектабельность целомудренна, или ей просто не нравится этот человек; мужчину распаляет это сопротивление, и он штурмует цитадель. Возможно, ей даже нравится быть завоёванной; возможно, она снисходит к нему из жалости, любви или милосердия, и должна быть вознаграждена. Это опасная игра — она пачкает любовь властью.
211
Кто прикасается к смоле, тот очернится, и кто входит в общение с гордым, сделается подобным ему.
(Книга Премудрости Иисуса, сына Сирахова 13:1).
— И она легко может зайти слишком далеко?
— Очень легко.
— Помнишь, когда ты купил мне ошейник на случай, если меня попытаются задушить в Оксфорде? Ты показал мне две точки надавливания на шее…
— Да. Человек очень хрупок в определённых местах.
— И его можно задушить почти случайно?
— Он может умереть в руках, которые собирались его лишь пересилить. Или в руках кого-то, кто вошёл в раж от демонстрации собственной силы. Той силы, которую отвратительно называют мужественной.