Преступление в Голландии
Шрифт:
Она пыталась улыбнуться, как раньше, но ее улыбке не хватало задора. Нервничая, она продолжала следить за улицей, словно опасалась нежелательной встречи.
— Я жду вас уже полчаса.
— Не зайдете?
— Только не в кафе, ладно?
В коридоре Мегрэ замешкался: он не мог пригласить ее в комнату. Тогда он открыл дверь огромного пустого танцевального зала, где голоса резонировали, как в храме.
При дневном свете декорация на сцене казалась тусклой, пыльной.
Рояль был раскрыт. В углу стоял огромный ящик, до потолка громоздились стулья. В ожидании праздника
У Бетье был все тот же цветущий вид. В голубом костюме, в белой шелковой блузке, под которой ее грудь казалась еще более соблазнительной, чем раньше.
— Вам удалось уйти из дому?
Она ответила не сразу. Сказать ей хотелось многое, но она не знала, с чего начать.
— Я удрала, — выпалила она наконец. — Не могла больше оставаться. Мне страшно! Служанка сказала, что отец в ярости и готов меня убить. Он запер меня в комнате без всяких объяснений. Он всегда молчит, когда сердится. В ту ночь мы возвратились, не сказав друг другу ни слова. Он закрыл дверь на ключ. И сегодня служанка разговаривала со мной через замочную скважину. В полдень, когда он вернулся, на нем лица не было. После обеда он долго ходил вокруг фермы, а потом ушел на могилу матери. Он всегда ходит туда, перед тем как принять важное решение. Я разбила стекло. Служанка просунула мне отвертку, и я отвинтила замок. Я не могу вернуться назад. Вы не знаете моего отца.
— Один вопрос, — прервал ее Мегрэ.
Он взглянул на изящную кожаную сумочку, которую она держала в руке.
— Сколько у вас с собой денег?
— Не знаю… Флоринов пятьсот.
— Кто был в вашей комнате?
Покраснев, она пробормотала:
— Тот, кто был в участке… Сначала я хотела пойти на вокзал, но увидела полицейского и подумала о вас.
Они стояли как в зале ожидания, где невозможно создать атмосферу интимности. Им даже в голову не пришло взять из кучи два стула и сесть.
Бетье нервничала, но не настолько, чтобы потерять самообладание. Возможно, потому, что Мегрэ смотрел на нее с некоторой неприязнью, особенно проявившейся в его голосе, когда он спросил:
— Вы уже предлагали кому-нибудь выкрасть вас?
Она растерялась, отвернулась:
— Не понимаю…
— Я спрашиваю, это был ваш первый любовник?
Она долго молчала, прежде чем ответить:
— Не думала, что вы будете так жестоки со мной. Я пришла…
— Так первый? Если посчитать, ваш роман продолжался больше года. А до этого?
— Я… Я флиртовала с преподавателем гимнастики в лицее, в Гронингене.
— Флиртовала?
— Он был… он…
— Ага! Следовательно, до Попинги у вас уже был любовник. Только один?
— Как вы смеете? — возмутилась она.
— Но ведь вы были и любовницей Баренса.
— Неправда! Клянусь…
— Однако вы встречались с ним.
— Потому что он влюбился в меня. Правда, едва решался поцеловать.
— А на последнем свидании, которому помешали я и ваш отец, вы предложили ему уехать вдвоем.
— Откуда вы знаете?
Мегрэ чуть не расхохотался. Святая наивность! Постепенно к ней возвращалось хладнокровие. Она говорила о подобных вещах с удивительным простодушием.
— Он
— Испугался. Сказал, что у него нет денег.
— И вы предложили ему свои. Короче, с давних пор вас преследует мания побегов. Главная цель вашей жизни — покинуть Делфзейл с каким-нибудь мужчиной.
— Не с каким-нибудь, — поправила она обиженно. — Вы злой! Вы не хотите понять!
— Как раз напротив! Все очень просто: вы любите жизнь, любите мужчин. Вам нравятся те радости, которые можно получить.
Она опустила глаза, теребя в руках сумочку.
— Вам скучно на образцовой ферме отца. Вам хочется другого. Вы начали в лицее, в семнадцать лет, с преподавателем гимнастики. Уговорить его уехать не удалось. Вы перебрали всех мужчин Делфзейла и нашли одного, который показался вам решительнее других. Попинга много плавал.
Тоже любил жизнь. Его сковывали предрассудки. И вы бросились ему на шею.
— Зачем вы говорите…
— Может быть, я и преувеличиваю. Допустим, он ухаживал за вами: вы девушка красивая, чертовски аппетитная. Но ухаживал он робко, боясь осложнений, боясь своей жены, Ани, директора, воспитанников…
— Особенно Ани.
— Мы сейчас поговорим об этом. Он целовал вас в укромных уголках. Держу пари, у него даже и смелости-то не хватало помышлять о большем. Однако вы посчитали — пора! Вы стали подстерегать его. Вы приносили ему домой фрукты, вошли в семью. Вы вынуждали его провожать вас на велосипеде и останавливались за штабелем леса. Вы писали ему письма, предлагали уехать.
— Вы читали?
— Читал.
— А вы не думаете, что начал он?
Она вспылила.
— Сначала он говорил, что несчастен, что госпожа Попинга не понимает его и беспокоится только о том, что скажут люди, что жизнь бессмысленна, и все…
— Черт возьми!
— Вы прекрасно знаете, что…
— Шестьдесят женатых мужчин из ста говорят это первой же смазливой девчонке. Только бедняга напал на девушку, которая поймала его на слове.
— Вы злой, злой!
Она чуть не плакала и топала ножкой, подчеркивая слово «злой».
— Короче, он все время откладывал ваш злополучный отъезд, и вы прекрасно понимали, что эта затея неосуществима.
— Неправда!
— Да, да. И вот доказательство: вы в некотором роде подстраховали себя от случайностей, принимая ухаживания Баренса. Правда, осторожно, потому что он человек молодой, робкий, хорошо воспитанный, почтительный, которого можно и вспугнуть.
— Ужасно!
— Обычная житейская история.
— Вы презираете меня, да?
— Я? Вовсе нет.
— Вы меня презираете! Но я так несчастна. Я любила Конрада.
Она заплакала, затопала ногами.
— Я вам запрещаю…
— Говорить, что вы их не любили? Полноте. Вы их любили, пока они давали вам надежду на новую жизнь, отъезд, мысль о котором неотступно преследовала вас.
Не слушая больше, она простонала:
— Не надо мне было приходить! Я думала…
— Что я возьму вас под защиту? Но именно это я и делаю. Только я не считаю вас ни жертвой, ни героиней. Вы маленькая лакомка, глуповатая, немного эгоистичная — вот и все. Девчонка, каких множество.