Преступление в Орсивале
Шрифт:
Казалось, папаша Планта еще не вполне убежден. — А как же следы борьбы там, на песке? — спросил он.
Лекок замахал руками.
— Господин мировой судья изволит шутить, я так полагаю, — возразил он. — Эти следы не обманули бы и лицеиста.
— Все же мне кажется…
— Ошибиться здесь невозможно, сударь. Действительно, песок разрыт, раскидан. Но все борозды и рытвины, обнажившие землю, которая прежде была присыпана песком, оставлены одним человеком; вам, вероятно, трудно в это поверить, но убедитесь сами; и более того, следы оставлены носком сапога.
— И
— Ну что ж, сударь, если в таком месте, как здесь, доступном для последующего осмотра, происходила борьба, после нее остаются два вида совершенно различных следов: нападающего и жертвы. Нападающий, который устремляется вперед, неизбежно опирается на носки ног. которые глубже впечатываются в землю. Жертва, напротив, обороняется, пытается вырваться из рук насильника, она отклоняется, изгибается назад, и в землю вдавливаются ее каблуки. Когда силы противников равны, мы находим приблизительно одинаковое число отпечатков носков и каблуков, в зависимости от того, как развивалась схватка. А что мы видим здесь?
Папаша Планта перебил сыщика.
— Довольно, сударь, — сказал он, — этого достаточно, чтобы убедить самого недоверчивого слушателя. — И после минутного раздумья, добавил как бы в ответ на свою тайную мысль: — Нет-нет, никаких возражений тут быть не может.
Г-н Лекок, со своей стороны, подумал, что проделанный им труд заслуживает поощрения, и с победным видом проглотил лакричную пастилку.
— Но я еще не кончил, — заметил он. — Мы говорили о том, что с графиней не могли расправиться здесь. Добавлю: ее не принесли сюда, а притащили волоком. Это нетрудно доказать. Существуют лишь два способа волочь труп: за плечи — тогда ноги оставляют на земле две параллельные борозды, и за ноги — тогда остается один, довольно широкий, след от головы.
Папаша Планта кивком выразил согласие.
— Осматривая газон, — продолжал сыщик, — я обнаружит параллельные борозды, явно следы ног, и одновременно широкую полосу примятой травы. Почему? Дело в том, что по лужайке волокли не мужчину, а женщину, причем одетую в платье с достаточно тяжелыми юбками. Словом, то был труп графини, а не графа.
Лекок сделал паузу, ожидая одобрения, вопроса, замечания.
Но старый судья, казалось, перестал его слушать и погрузился в какие-то совершенно отвлеченные размышления.
Темнело, и над Сеной дрожал туман, легкий, словно дымок над горящей соломой.
— Пора возвращаться, — внезапно произнес папаша Планта, — надо узнать, что выяснил доктор при вскрытии.
И оба не спеша направились к дому.
На крыльце стоял судебный следователь, который уже собирался им навстречу.
В руках у него был большой портфель из фиолетовой шагрени с тиснеными инициалами, на плечи накинуто легкое пальто из черного блестящего орлеана.
У следователя был крайне довольный вид.
— Оставляю вас здесь главным, господин мировой судья, — обратился он к папаше Планта. — Если я хочу нынче вечером встретиться с императорским прокурором, мне необходимо немедленно пуститься в путь. Сегодня утром, когда вы за мной прислали, его уже
Панаша Планта поклонился.
— Буду вам весьма признателен, — продолжал г-н Домини, — если вы возьмете на себя надзор за окончанием расследования. Доктор Жандрон только что сказал мне, что ему осталось работы на несколько минут, и завтра утром у меня будет его отчет. Надеюсь, что вы позаботитесь опечатать все, что необходимо, а также выставить охрану. Я со своей стороны пришлю архитектора, чтобы снять точный план дома и сада.
— Но, по всей видимости, понадобится дополнительное следствие? — заметил старый судья.
— Не думаю, — уверенным тоном возразил следователь.
Затем он обратился к Лекоку:
— Ну как, господин сыщик, удалось ли вам обнаружить что-нибудь новенькое?
— Я сделал несколько важных находок, — отвечал Лекок, — но прежде, чем высказаться, должен все осмотреть еще раз при дневном свете. Поэтому прошу вашего разрешения, господин следователь, представить вам мой рапорт завтра во второй половине дня. Пока могу сказать, что столь запутанное дело…
Г-н Домини не дал ему договорить.
— А мне это дело вовсе не кажется запутанным! — перебил он. — Напротив, все, по-моему, совершенно ясно.
— И тем не менее я подумал…
— Мне в самом деле жаль, — произнес судебный следователь, — что вас вызвали так поспешно и притом без особой надобности. В настоящее время я располагаю самыми убедительными доказательствами вины обоих лиц, задержанных по моему распоряжению.
Папаша Планта и Лекок обменялись долгими взглядами, в которых читалось глубокое изумление.
— Неужели? — вырвалось у судьи, — Так, значит, вы, сударь, нашли новые улики?
— Я получил нечто более важное, чем улики, — отвечал г-н Домини, со зловещим видом поджав губы. — Я повторно допросил Подшофе, и он дрогнул. Все его нахальство как рукой сняло. Я добился того, что он несколько раз запутался в показаниях и в конце концов признался, что видел убийц.
— Убийц! — вскричал папаша Планта. — Он так и сказал — убийц?
— Во всяком случае, одного из них он видел. Он, правда, уверяет, что не узнал этого человека. На этом мы пока остановились. Но тюремная камера весьма благотворно действует на память. Завтра, после бессонной ночи, мой подопечный несомненно станет откровеннее.
— А что с Гепеном? — тревожно спросил старый судья. — Вы и его допросили еще раз?
— С этим типом и так все ясно, — отрезал г-н Домини.
— Он сознался? — вне себя от изумления спросил Лекок.
Следователь повернулся к полицейскому вполоборота, смерил его недовольным взглядом, сочтя, по-видимому, такой вопрос дерзостью, но все же ответил:
— Гепен ни в чем не сознался, но дела его так или иначе плохи. Вернулись наши лодочники. Они еще не отыскали тела господина де Тремореля и полагают, что оно было унесено течением. Но в конце парка в камышах они нашли вторую туфлю графа, а на середине Сены, под Мостом — обратите внимание на эту деталь, — выловили куртку из грубого сукна, на которой сохранились следы крови.