Преступление высшей пробы
Шрифт:
– Не любила? – удивилась я.
Я запомнила Елену Григорьевну как радушную хлебосольную хозяйку.
– Да нет, не то чтобы она их ненавидела. – Саша усмехнулся. – Просто говорила, что хлопотно это все, она последнее время книги полюбила читать. Особенно русскую классику. Тургенева там, Достоевского. Нет, насчет знакомых ничего не могу сказать. Рад бы, но не знаю.
– Понятно… – Я вздохнула. – Скажи, а во сколько ты в тот день пришел к бабушке?
– В три часа, – уверенно заявил сын Солодовникова. – Полтретьего у меня тренировка во Дворце спорта закончилась, и к трем часам я уже был у нее.
– И ты так быстро добрался? – удивилась я.
Елена Григорьевна жила в доме так называемой сталинской постройки на Лермонтова, неподалеку от набережной. От Дворца спорта туда добираться было довольно прилично, особенно если учесть, что ехать надо с пересадками.
– Так я же на машине, – усмехнулся Саша. – Мне отец подарил, когда я поступил на бюджет. Мировой подарок.
– Отец у тебя тоже мировой, – задумчиво отозвалась я.
Саша не стал возражать, а мне вдруг пришло в голову, не был ли этот подарок попыткой загладить собственную вину. Ну, например, Солодовников-старший мог чувствовать себя виноватым перед сыном из-за развода с его матерью. А теперь к этому еще прибавилась его новая женитьба на юной красотке, почти ровеснице сына. Хотя подобной рефлексии за Солодовниковым я никогда прежде не замечала. Но как знать, со временем люди меняются.
Прежде чем попрощаться с Сашей, я обратилась к нему с просьбой:
– Ты все же еще раз поразмысли, кому твоя бабушка могла без опасения открыть дверь. Следствие склоняется к мысли, что она сама впустила убийцу в квартиру.
С этими словами я протянула Саше свою визитку.
Парень кивнул с серьезным выражением лица, принимая у меня визитку.
– Хорошо, – заверил он меня. – Я постараюсь как следует все обдумать, и если хоть что-нибудь вспомню, обязательно вам позвоню.
На том мы и расстались.
Вернувшись домой, я первым делом приготовила себе кофе. Мне предстояло многое обдумать, а этот напиток, без которого я была неспособна обходиться дольше нескольких часов, способствовал мыслительному процессу.
Устроившись на диване с чашкой в руках, я принялась подробно анализировать информацию.
Пока мне удалось выяснить только одно: милейшую старушку убил неизвестно кто и неизвестно за что. Ах да, еще и неизвестно зачем, ведь в квартире убитой ничего не пропало.
Оба Солодовниковых, как отец, так и сын, в один голос утверждают, что у Елены Григорьевны не было врагов, и недоумевают, с какой стати кому-то могло прийти в голову совершить столь же гнусное, сколь и бессмысленное, преступление.
Какой-нибудь новоявленный Раскольников? Но ведь Елена Григорьевна отнюдь не старуха-процентщица. Беспечная и безобидная, как мотылек, пожилая женщина, день за днем коротавшая свой бесхитростный досуг за чтением книг, приготовлением вкусностей, да еще игравшая в компьютерные игры с обожаемым внуком. Кого могли до такой степени вывести из себя эти занятия, чтобы этот кто-то с силой нанес удар по голове бедной женщине, отправив ее на тот свет?
Кстати, с орудием преступления тоже полная неясность. Наверняка убийца унес его с собой.
Я потянулась за блокнотом и сделала в нем пометку насчет предполагаемого орудия преступления.
Не сказать, что у меня была необходимость непременно заносить список дел в блокнот, но это занятие неизменно помогало мне сосредоточиться, упорядочить мысли, что называется.
Заодно уж я сделала пометку о проверке записи с камеры видеонаблюдения.
По поводу этих двух пунктов мне все же придется обратиться к полковнику Кирьянову, моему давнему другу и бесценному помощнику.
Так, что еще?
Я закрыла глаза, мысленно выстраивая схему ближайших действий.
Главного свидетеля, то есть внука погибшей, первым обнаружившего тело, я уже опросила. Теперь мне предстояло побеседовать с консьержем, уж он-то должен знать, кто и как часто приходил к Елене Григорьевне. И вообще, и в тот роковой день в частности. Саша, внук, вполне мог не знать знакомых Елены Григорьевны. К тому же она вполне могла и не обсуждать с ним своих друзей или приятельниц, считая, что молодому человеку попросту скучно все это выслушивать. Елена Григорьевна обладала редким тактом, и такого рода соображения были вполне в ее духе.
А вот пожилой консьерж может оказаться весьма ценным информатором. Консьержи знают о жильцах вверенного им дома даже то, чего те сами о себе не знают.
Эта мысль меня воодушевила, и я принялась рассуждать дальше.
Еще была молодая мать-одиночка, соседка Елены Григорьевны. Таким образом, я могу опросить сразу двух свидетелей за один визит. Редкая удача, если учесть, что порой мне приходится разъезжать по всему городу из конца в конец, не говоря уже о поездках в соседние области, а то и перелетах.
Обе встречи я наметила на завтрашнее утро, а пока решила прояснить ситуацию с записью камер видеонаблюдения и набрала номер Кирьянова, или Кири, как привыкла его называть. Впрочем, преимущественно за глаза.
– Слушаю, – отрывисто отозвался полковник.
Я моментально сообразила, что отрываю Кирю от сверхважных (без тени сарказма) дел, поэтому кратко изложила свою просьбу.
– Да, Татьяна, я тебя понял, – отозвался полковник. – Пока ничего определенного сообщить не могу, подъезжай завтра в управление, а там посмотрим.
– Во сколько?
– С утра у нас, как всегда, запарка. Давай после обеда, часикам к четырем.
– Спасибо, Володечка, – с чувством поблагодарила я. – Буду завтра ровно в четыре. С презентом.
– Да ладно тебе… – буркнул Киря и отключился.
Глава 2
В начале десятого я уже парковалась неподалеку от многоквартирного дома на Лермонтова.
Давненько мне не доводилось бывать в этом уютном уголке Тарасова. Я с интересом огляделась. За несколько лет здесь мало что изменилось, однако небольшой чистенький дворик перед трехподъездным домом не утратил своего очарования. Все так же мирно шелестели еще не начинавшей желтеть листвой липы и каштаны, разве что детская площадка перед домом стала более яркой и современной.