Преступление
Шрифт:
Не понимаю, почему это я вечно покупаю не то?
Сама не знаю, как я вышла из дому после всего происшедшего. Но вот вышла и — такое уж утро! — конечно, первым делом увидела Фэй Эдлман, прогуливающуюся перед своим домом.
Нет, я в самом деле думаю: что бы ей там не поставить палатку и не жить в ней. И когда только она управляется по дому. Иногда специально за ней по полдня наблюдала, только чтобы проследить, зайдет она к себе или нет! Никогда. Заскакивала, чтобы перехватить съестного,
Первым является молочник и останавливается поболтать. За ним булочник, потом почтальон и мусорщик и уж и не знаю кто. Лишь бы в штанах. И не могут от нее отлипнуть. Она там стоит и болтает, и болтает; не хочу ничего сказать, но иной раз мне хотелось бы читать по губам. Вот было бы забавно.
Если позволяет погода — она в шортах или спортивных брюках — теснее некуда. И примерно то же носит сверху: наверное, ей приходится намыливаться, прежде чем это надеть. Но что бы она ни надела — разница невелика, — все равно кажется, будто на ней ничего нет.
Она это тоже знает, уж поверьте! Это все специально.
И вот так она выставит свою рыжую (крашенную хной, конечно) голову и пялится на кого-нибудь — мужчину, разумеется, — своими рыжими глазами и болтает что-то и ерзает. Хихикает и ерзает. И кокетничает с ним и опять болтает. Хихикает и ерзает. Стыдно смотреть, на самом деле.
Ну, она подождала, пока я окажусь с ней нос к носу, а потом заговорила так, словно только что меня увидала:
— О, Марта! Дорогая! И где это ты, скажи на милость, пропадаешь?
Я притворилась, что тоже только что ее заметила.
— Боже! Ты ли это, Фэй? А я тут все по дому. Ты ведь знаешь, каково вести хозяйство.
— Ну еще бы.
— На себя и времени-то не остается. Неделями из дому не выходишь.
— Надо выползать, Марта. Такое домоседство женщину старит.
— Да наверное. Только женщина и должна выглядеть как женщина. По-моему, нет ничего смешнее, чем если зрелая особа пытается разыгрывать из себя подростка. — Я усмехнулась пренебрежительно, оглядывая ее сверхтесный свитерок и медленно переводя глаза на тугие черные брючки. — Да, вспомнила, — сказала я. — Надо мне сменить стиральный порошок. От старого у меня все садится.
— Дорогая, но ты же не будешь говорить, что стирала в машине это прелестное платье! И потом, по-моему, ты просто немножко поправилась. — И она усмехнулась небрежно, глядя на мою одежду, как будто видела ее в первый раз.
Впрочем, это можно понять. Она так давно не носила платьев, что забыла, как они выглядят.
— Ты не в школу ли? — спросила она. — Надеюсь, у Боба кончились неприятности.
— Неприятности? Нет, хорошо иметь сыновей. Никаких хлопот. Я только выскочила в магазин.
— Пари держу, ты собралась сделать перманент. Почему
— Нет, я не собираюсь делать больше никаких перманентов. Приходишь туда, и те же самые мастера, что только что прыгали возле какой-нибудь старой клячи, тут же принимаются за тебя. Как последний раз, помнишь? Нет, кажется, мы ходили не вместе: ты как раз оттуда выходила, а я входила. И вот они только что закончили с такой дамочкой и занялись мной. И Боже мой! Какая вонь! Я потом никак не могла отделаться от этого ужасного запаха.
— Все зависит от привычки. Помню, у нас работала старая негритянка, так она пользовалась черной краской. И знаешь, Марта? Она не выносила запах красной или любого другого цвета.
— Ну ладно, — сказала я. — Я, пожалуй, пойду. Приятно было повидаться, Фэй.
— Ты не видала Джози, а? — спросила она. — У нее заболело горло, и я оставила ее сегодня дома, и только на минутку отвернулась, как она куда-то рванула.
— Ой, это скверно. Можно подхватить воспаление легких, бегая раздетой.
— Она одета. — Фэй слегка зарделась. — В такой хороший осенний день нечего укутывать ребенка.
— Ну, о ней бы я особенно позаботилась, — сказала я. — С такой большой... э-э... грудной клеткой, как у нее, очень легко заболеть.
— А что, Боб не пошел сегодня в школу? — спросила Фэй. — Может, он ее мог видеть.
— Боб в школе, — ответила я. — И он ее не видел, это точно.
— Но он здесь не проходил, я его не могла пропустить.
— Он, по старой памяти, пошел другой дорогой. Хотел отца проводить до станции.
— Все же интересно. Кто-то в сине-белой куртке мелькал внизу, в каньоне.
— Сине-белых курток полно, — отвечала я.
Фэй кивнула и вперилась в улицу отсутствующим взглядом.
— Что за девчонка, куда она могла подеваться?
Я стала ей что-то советовать, да понапрасну. Когда кто-то беспокоится о ребенке, лучше не встревать.
— Может, она в конце концов решила отправиться в школу, — сказала я. — Стала бы она тогда убегать, ничего не сказав?
— Разумеется. А должна была бы. У меня теперь вот голова кругом.
— Так надо позвонить в школу и спросить, — предложила я.
— О нет. Я уверена, что она там, дрянная девчонка! И разозлится страшно, если я стану звонить и проверять. И начнется: ну, мать, тебе бы надо понимать и все такое прочее. А потом неделю не будет со мной разговаривать.
— Ах, как я понимаю тебя, Фэй. Сделаешь какое-нибудь замечание Бобу — просто по-родственному, а он ведет себя потом, словно ты враг номер один.
— Знаешь, Марта, — подхватила Фэй, — если в я так обращалась со своей матерью, как Джози...