Преступления и призраки (сборник)
Шрифт:
– Да, немец. Имейте в виду, мальчики, можно быть очень благородным человеком и при этом – немцем, хотя что сталось с такими благородными в последние три года, не знаю. А Фридрих был человек благородный и хороший, это видно по его лицу. Как он умудрился стать отцом такого кощунственного болтуна… – Папа погрузился в размышления.
– Боннер, папа! – напомнил Паренек, и Папа, вздрогнув, очнулся от политики.
– Ах да, Боннер. Боннер в белом фланелевом костюме на зеленом дерне под июньским солнцем Англии. Вот это была картина под названием «Человек»! Но вы спросили меня о поимке. Шел отборочный матч на Овале [76] , Англия против Австралии. Перед тем как выйти, Боннер сказал, что хотел бы отбить мяч Альфреда Шоу в соседнее графство, и вознамерился так и сделать. Шоу, как я вам говорил, был очень хорош, так что некоторое время Боннер не мог взять мяч, как хотел, но в конце концов увидал свой шанс, поспешил его использовать и выбил самую жуткую свечку, какую когда-нибудь видели на крикетной площадке.
76
Овал – название крикетного стадиона для международных матчей в графстве Суррей.
– У-у! – оба мальчишки, а потом один Щекастик:
– Мяч улетел в соседнее графство, папа?
– Послушайте, я рассказываю вам! – Папа всегда раздражался, когда его историю перебивали. – Боннер думал, что взял мяч на отскоке, а это самый лучший прием, но Шоу его перехитрил, и мяч на самом деле еще не касался земли. Поэтому, когда Боннер ударил, мяч полетел вверх, вверх, вверх – покуда не показалось, что он пропадет в небесах.
– У-у!
– Сначала все думали, что он упадет далеко за пределами площадки. Но скоро увидали, что силы великана потрачены были на то, чтобы выбить мяч очень высоко, и что есть шанс ему упасть внутри канатов. Отбивающий три пробежки сделал, а мяч все еще был в воздухе. Потом увидели, что на самом краю площадки, опершись спиной о канат, стоит английский полевой игрок – белая фигура на фоне черной линии зрителей. Он стоял, смотрел, как мяч описывает огромную кривую, и, пока смотрел, дважды поднимал сложенные вместе руки над головой. Потом он поднял руки над головой в третий раз – и в них был мяч, а Боннер получил аут.
– Зачем он дважды поднимал руки?
– Не знаю. Поднимал – и все.
– А кто был тот полевой игрок, папа?
– Тот игрок был Г. Ф. Грейс, младший брат В. Г. Он всего через несколько месяцев умер. Но по крайней мере, одна была великая минута в его жизни – двадцать тысяч человек все до одного попросту сошли с ума от волнения. Бедняга Г. Ф.! Слишком рано он умер.
– Ты когда-нибудь ловил такой мяч, папа?
– Нет, мальчуган. Я никогда не был особенно хорошим полевым игроком.
– Ты ни разу хорошего мяча не поймал?
– Ну, этого я не сказал бы. Видите ли, лучшие поимки – это часто простые случайности, а я помню одну поразительно счастливую случайность такого рода.
– Пожалуйста, расскажи, папа!
– Хорошо, голубчик. Я играл на срезке. Это, чтоб вы знали, очень близко к воротцам. Подавал Вудкок, а он тогда славился как самый быстрый подающий в Англии. Матч только начался, и мяч был еще совсем красный. Я вдруг увидел что-то вроде красной вспышки, и оказалось, что мяч у меня в левой руке. У меня и времени не было пошевелить ею. Он просто взял да и оказался там.
– У-у!!!
– Я еще одну такую поимку видел. Это сделал Ульетт, неплохой игрок из Йоркшира – этакий большой крепкий парень. Он подавал, а отбивающий – это был австралиец в отборочном матче – ударил со всей силы. Ульетт мяча видеть не мог, но он просто выбросил руку вперед – и вот он мяч, в ней.
– А если бы мяч в него самого попал?
– Ну, тогда бы ушиб крепко.
– Он бы заплакал? – это Щекастик.
– Нет, сын. Для того и игры, чтобы научить ушибаться и не показывать этого. Представь, что…
Из коридора послышались шаги.
– Боже мой, дети, это мама. Сию секунду закройте глаза. Все в порядке, дорогая. Я поговорил с ними очень строго, и, думаю, они уже почти спят.
– О чем вы говорили? – спросила Госпожа.
– Квикет! – закричал Щекастик.
– Вполне естественно, – сказал Папа, – конечно, когда двое мальчишек…
– Трое, – сказала Госпожа и начала поправлять маленькие постели.
III. Рассуждения
Трое детей сидели кучкой на ковре в сумерках. Говорила Малютка, так что Папа за своей газетой насторожил уши – ведь юная дама, как правило, бывала молчаливой, и любой проблеск ее детского ума представлял интерес. Она нянчила потрепанное пуховое одеяльце, которое называла Скрутень и предпочитала любой из своих кукол.
– Хотела бы я знать, пустят ли Скрутня на Небо, – сказала она.
Мальчишки засмеялись. Они обыкновенно смеялись тому, что говорила Малютка.
– Если не пустят, я тоже туда не пойду, – добавила она.
– И я не пойду, если не пустят моего плюшевого медведя, – сказал Щекастик.
– Я скажу им, что он – хороший, чистый, синий Скрутень, – продолжала Малютка. – Я люблю своего Скрутня.
Она заворковала над ним и обняла его.
– Как насчет этого, папа? – спросил, как всегда горячо, Паренек. – Ты думаешь, есть игрушки на Небе?
– Конечно, есть. Все, что может сделать детей счастливыми.
– Много игрушек, как в лавке Хэмли? – спросил Щекастик.
– Больше, – твердо произнес Папа.
– У-у! – все трое.
– Папочка, – сказал Паренек, – я вот думал о потопе.
– Да, голубчик. Что же с потопом?
– Ну, история о Ковчеге. Все эти животные в Ковчеге, каждого по паре, сорок дней. Ведь так?
– Так рассказывают.
– Ну, тогда что ели хишники?
С детьми надо быть серьезным, их нельзя отталкивать глупыми объяснениями. Детские вопросы на подобные темы, как правило, куда толковее родительских ответов.
– Вот что, голубчик, – заговорил Папа, взвешивая слова, – эти истории очень, очень старые. В Библию они попали от древних евреев, но те переняли все это у вавилонян, а вавилоняне, скорее всего, переняли у кого-то еще, совсем уж давно, в начале времен. Если история вот так передается, то немножко добавляет один, немножко добавляет другой, и потому ты никогда не узнаешь все в точности так, как было дело. Евреи поместили это в Библию точно так, как услышали, но все происходило за тысячи лет до того.
– Так это неправда?
– Нет, я думаю, правда. Я думаю, был великий потоп, и я думаю, что некоторые люди спаслись, и что они спасли своих животных, точно так же, как мы постарались бы спасти Ниггера и монкстонских петухов с курами, если бы нас затопило. Потом они могли начать все сначала, когда спала вода, и, естественно, они были очень благодарны Богу за свое спасение.
– А что думали те люди, которые не спаслись?
– Ну, этого мы сказать не можем.
– Они не могли быть очень благодарны, правда?