Преступления и призраки (сборник)
Шрифт:
Опустив взгляд, я негромко произнес две строфы из браунинговских «Похорон Грамматика» [74] :
Прямо над бездной вьется наш путь.Двинемся чинно!Жизнь его, – горным простором будь,Голову выше, знак'oм вам этот мотив,Двинемся в ногу.Это учитель тихо лежит, опочив.Гробу дорогу!Хильда, стоящая рядом со мной и, я видел это, испытывающая такой же благоговейный трепет, продолжила:
74
Поэма Роберта Браунинга (1812—1889), посвященная возрождению науки в средневековой Европе. Далее цитаты из нее приводятся по переводу М. Гутнера.
Я повернулся к ней:
– И это говорите ВЫ, Хильда? Вы отдаете ему столь щедрую дань уважения? Едва ли среди всех женщин нашего мира найдется еще хоть одна, способная на такое великодушие!
Не знаю, чего было в моем голосе больше: изумления или восторга.
– Да, это говорю я, – спокойно ответила она. – В конце концов, он был великим человеком, Хьюберт. Не прекрасным, но выдающимся. А такой масштаб личности и сам по себе вызывает уважение – даже и против нашей воли…
– Хильда! – воскликнул я. – Вы – вы и прекрасны, и выдаю… не знаю, как это произнести. Я испытываю подлинную гордость при мысли, что вскоре вы станете моей женой. Ведь теперь к этому больше нет никаких препятствий? Или нам все-таки нужно в очередной раз восстановить очередную попранную справедливость?
Стоя над «учителем, что тихо лежал, опочив», Хильда торжественно и спокойно вложила свою руку в мою.
– Никаких препятствий, Хьюберт. И ничего больше восстанавливать не нужно. Я исполнила свой долг: очистила память своего отца и восстановила его доброе имя. Теперь я могу жить нормальной жизнью. Как сказал в этой же поэме Браунинг: «Можно и в жизнь наконец!» И мы пройдем по ней вместе, Хьюберт. Нам еще так многое предстоит…
Семейное чтение
Эти трое
Перевод Н. Чешко
I. Поболтаем о детях, змеях и зебу
Наши маленькие зарисовки называются «Эти трое», но на самом деле «этих» пятеро – на сцене и за сценой. Имеется Папа – неуклюжая личность с кое-какими способностями к игре в индейцев, когда он в подходящем настроении. Тогда он известен как Великий Вождь племени толстокожих. Еще есть Госпожа Солнечный Свет. Они – взрослые и на самом деле не в счет. Остаются трое, между которыми требуется провести кое-какое различие на бумаге, хотя в жизни их маленькие натуры так своеобразны, как только могут быть своеобразны натуры – все чудесные и все совершенно разные. Старший – мальчик восьми лет, будем звать его Паренек. Если существовал когда-нибудь маленький рыцарь, посланный в мир совершенно готовым, – так это он. Его душа – самая храбрая, самоотверженная и невинная из всех, какие посылал когда-нибудь Господь Бог на Землю для окончательной полировки. Она обретается в высоком, стройном, хорошо сформированном теле, изящном и ловком, с головой и лицом такими четко очерченными, как будто ожила древнегреческая камея, и парой невинных, но умных серых глаз, читающих в сердце и завоевывающих сердце. Он стеснителен и не блещет перед посторонними. Я сказал, что он самоотверженный и смелый. Когда начинаются обычные пререкания по поводу того, что пора идти в постель, поднимается он, спокойный, как всегда. «Я пойду первым», – говорит он, и, старший, отправляется первым, чтобы остальные получили еще несколько минут, пока он в ванной. Что до мужества – это просто лев, когда может кому-нибудь помочь или кого-нибудь защитить. Однажды Папа потерял терпение со Щекастиком (мальчик номер 2) и – не без очень серьезной провокации – хлопнул его по голове ладонью. Миг спустя он ощутил внизу тычок – куда-то в область поясного ремня – и оттуда глянуло на него вверх гневное маленькое лицо, тут же сменившееся щеткой каштановых волос, когда тычок повторился. Никто, даже Папа, не может бить его младшего брата. Таков Паренек, благородный и бесстрашный.
Теперь – Щекастик. Щекастику около семи, и вы никогда не видели более круглого, пухлого лица, с ямочками на щеках, с парой серых озорных, проказливых глаз цвета лесного голубя, чаще всего сверкающих весельем, хотя временами они могут выглядеть достаточно печально и торжественно. У Щекастика имеются задатки выдающегося человека. В его крохотной душе есть глубины и заповедные места. Но на поверхности – это мальчишка из мальчишек, всегда за невинным озорством. «Я сейчас озоговать буду», – объявляет он время от времени и обычно держит слово. Он находит в себе любовь и понимание для всех живых существ, чем отвратительнее и слизистее, тем лучше – и обращается с ними, со всеми, в нежной нездешней манере, происходящей, кажется, из некоего внутреннего знания. Видели, как он держал маслину под носом у слизняка, «чтобы посмотреть, любит ли он масло». Поразительно, как Щекастик отыскивает всяких созданий. Отведите его в самый красивый сад – и скоро он к вам подберется с тритоном, жабой или огромной улиткой на попечении. Ничто и никогда не заставит его их обидеть, он только наделяет их тем, что воображает лакомствами, а потом возвращает восвояси. Известно, что он сурово говорил с Госпожой, когда та приказала убивать гусениц, если их найдут на капусте, и даже объяснение, что гусеницы поступают в точности, как те, кого он называет «немецы», не примирило его с их судьбой.
Перед Пареньком у Щекастика то преимущество, что он ни в малейшей степени не страдает от застенчивости и мгновенно заводит тесную дружбу с кем угодно из какого угодно социального класса, бросаясь прямиком в беседу при помощи какого-нибудь замечания вроде: «А умеет твой папа кричать военный клич?» или «За тобой когда-нибудь медведь гнался?». По натуре он создание добродушное, но иногда становится воинственным и тогда сдвигает брови, сводит взгляд в точку, его пухлые щеки краснеют, а губы вздергиваются над миндально-белыми зубами. «Я – Свонки Берсеркер», – говорит он, цитируя из своего любимого «Эрлинга Храброго», которого Папа читает вслух на ночь. Когда Щекастик в таком воинственном настроении, то может даже одолевать Паренька – в основном потому, что старший слишком рыцарь, чтобы его ударить. Если хотите посмотреть, на что Паренек способен в действительности, наденьте на него маленькие боксерские перчатки, и пусть выйдет против Папы. Кое-какие из ураганных атак Паренька способны заставить Папу перестать улыбаться, угоди они в цель, и тому приходится откидываться на табурете, чтобы от них уклониться.
Если это скрытое дарование Щекастика может когда-нибудь выйти наружу, каким образом оно должно прoявляться? Конечно же, в воображении. Расскажите ему историю – и мальчишка пропал. Сидит, розовое круглое личико неподвижно и сосредоточенно, а глаза ни на секунду не отрываются от глаз говорящего. Он впитывает все, что только есть зловещего, авантюрного или дикарского. Паренек – довольно непоседливая натура – предпочитает заняться чем-нибудь деятельным; но Щекастик всегда поглощен без остатка, если может послушать что-то стоящее выслушивания. Ростом он на полголовы ниже брата, но гораздо более крепкого сложения. Одно из заметных его качеств – сила голоса. Если приближается Щекастик, вы знаете об этом задолго до того, как он подойдет. С таким физическим дарованием в придачу к смелости и разговорчивости он легко становится главным в любом месте, где только может оказаться, а Паренек – слишком благородная душа для ревности – присоединяется к смеющимся восторженным зрителям.
Еще есть Малютка – изящное и волшебное пятилетнее существо, будто из дрезденского фарфора, прекрасное, как ангел, и глубокое, как колодец. Мальчишки – всего лишь мелководные сверкающие пруды по сравнению с этой маленькой девочкой, при ее сдержанности и изысканной отчужденности. Мальчиков знаешь, но никогда не чувствуешь себя так, как будто знаешь как следует девочку. За ее крохотным тельцем, кажется, прячется что-то очень сильное и напористое. Воля ее безгранична. Ничто не может сломить ее или хоть согнуть. Только добросердечное руководство и дружеское убеждение может сформировать ее. Когда Малютка действительно знает, чего хочет, мальчишки беспомощны. Но это – только если она берется утверждать себя, а такое случается очень редко. Как правило, она сидит тихо, отстраненно, благожелательно, с живым интересом ко всему, что происходит, и все же не принимая в этом участия, более серьезного, чем слабая улыбка или взгляд. А потом вдруг чудесные серо-голубые глаза под длинными черными ресницами блеснут, как спрятанные алмазы, и она издаст тихий смешок, такой искренний, что всякий будет просто обязан засмеяться из солидарности с ней. Она и Щекастик – верные союзники, и все-таки между ними не прекращаются «ссоры влюбленных». Однажды вечером она даже не захотела упомянуть его в молитве. «Боже, благослови» всех остальных, но ни слова о Щекастике. «Ну что же ты, дорогая!» – настаивала Госпожа. «Ладно, тогда, Боже, благослови ужасного Щекастика!» – произнесла наконец Малютка после того, как назвала кошку, козу, своих кукол и своего Скрутня.
Странная это черта – любовь к Скрутню. Стоит размышлений какого-нибудь научного ума. Скрутень – пуховое одеяльце с ее кроватки, старое, выцветшее, уже ненужное. И все-таки, куда бы она ни отправилась, она должна тащить Скрутня с собой. Все ее игрушки, вместе взятые, не утешат ее в отсутствие Скрутня. Если семья едет к морю, Скрутень тоже должен ехать. Она не станет спать без нелепого свертка в руках. Если она отправляется в гости, то настоит на том, чтобы тащить с собой этот неприличный багаж, всегда высунув наружу один угол, «чтобы дать ему свежий воздух». Каждая стадия детства представляет философу нечто из истории человеческой расы. От новорожденного младенца, способного с легкостью висеть, уцепившись одной рукой за ручку метлы и задирать под ней ноги, вся эволюция человечества переигрывается заново. Можно ясно проследить жителя пещеры, охотника, следопыта. Так что же символизирует собой Скрутень? Поклонение фетишу – и только. Дикарь выбирает какой-нибудь самый неподходящий предмет и обожает его. Вот этот милый дикаренок – обожает своего Скрутня.
Итак, теперь у нас есть все три фигурки, обрисованные так ясно, как только неуклюжее перо может успевать за подобными эфемерными и неуловимыми созданиями, полными капризов и фантазий. Теперь предположим, что стоит летний вечер, что Папа курит, сидя в кресле, что Госпожа прислушивается где-нибудь поблизости, а трое образуют беспорядочную груду на медвежьей шкуре перед пустым камином, пытаясь разобраться в маленьких затруднениях своих крохотных жизней. Когда трое детей играют с новой мыслью, они делают это, как три котенка с мячиком: один тронет лапой, другой тронет лапой и так перегоняют с места на место. Папа старается вмешиваться как можно реже, только тогда, когда его призывают объяснить или опровергнуть. Обыкновенно бывает предусмотрительнее с его стороны притвориться, будто он занят чем-то другим. Тогда разговор бывает более естественным. В теперешнем случае, однако, к нему прямо обратились.