Преступления могло не быть !
Шрифт:
Машина остановилась недалеко от "места". Ягнюков неопределенно хмыкнул, озлобленно пожал плечами, двинулся не оглядываясь, осматриваясь. Сторожа, как и надеялись, не было. Ягнюков подскочил к массивным дверям, монтировкой заколотил по замку.
– Тише, тише, - мертвенно-настороженно шептала Ванда.
– Приготовились, ребятишки, - приглушенно скомандовал Ягнюков, отбрасывая искореженный замок и распахивая со скрипом двери, перетаскивать...
В тусклом, но Довольно явственном лунном свете виднелись черные россыпи обыкновенного угля и груды дровяных чурбаков.
– Незадача, - огорченно свистнул Ягнюков, пятясь и разочарованно
– А все ты, - угрюмо набросилась на него Ванда, - товары нашел! Хоть к Виктору не возвращайся...
Ее сердитое брюзжание оборвал встретивший их Бережной - причудливо мелькал в черном воздухе ночи красный огонек папироски - увидел пустые руки, пропустил к машине Ванду и Ягнюкова, участливо обнял за плечи Колю и сказал, обращаясь ко всем:
– Ничего... Только - неужели пропала ночь, мужики? Циклоп, куда еще податься можно, пораскинь мозгами?
– На свиноферме неподалеку можем поросят заграбастать. Тут - небольшой крюк.
– Поросят так поросят. На безрыбье и рак рыба.
Бережной выкинул окурок, развернул машину, светя только подфарниками. Они вновь оказались на шоссе. Остановили машину, разглядев несколько столбов с горящими, далеко видными по степи электрическими лампочками. Но слышались голоса, чудилось грабителям в холодном воздухе оживленное сытое хрюканье свиней, ферма была освещена. Прошла женщина в распахнутом ватнике, неся тяжелое ведро с помоями, оттуда, где стоял Бережной. Он все рассматривал пристально и безнадежно: можно было увидеть легкий пар над ведром.
– Не везет, - с ожесточением выдохнул Бережной.
– Не обмозговали, не подготовились. Понял, Витя? Не подготовились. Теперь поворачиваем оглобли. Никуда, кроме как домой.
Поставили машину в неприметной тени забора. Сами никуда не выходили. Коля безучастно и покорно сидел за столом и когда вновь пили, и когда Бережной устало говорил:
– Хорошо, что с поросятами не стали связываться. Хлопот и визгу много, горя такого хлебнуть могли! Так что пусть поросятки становятся кабанами. А вот на скотобазе можно побывать. Я приметил тут одну. Телка не будет визжать, да это тебе не мелочь, а крупный рогатый скот.
Вечер был слегка омрачен тем, что Коля Ерошенко неожиданно полез драться с Ягнюковым. Он грубо ударил Циклопа в плечо, разозленный тем, что тот подсмеивался все время, как казалось Коле, над ним и, что было особенно унизительным, в присутствии Ванды. Ягнюков, не очень разозленный, нацелившись в подбородок Николаю, попал все-таки в грудь, так что Коля отлетел на кровать. Ванда, довольно улыбаясь, наблюдала драку, будто собиралась подзадоривать дерущихся, но Бережной, с добродушностью признанного вожака, грубо обнял Ягнюкова за талию, а Коля и сам дальше не стал драться. Проснувшись вечером, зла они не помнили, но особенного дружелюбия также не проявляли. Глубокой ночью все мужчины залезли в машину, не зажигая огней, выехали из Елизаветинки и с потушенными фарами поехали к скотобазе. Ждать оставалась Ванда. Она безмятежно прощебетала вдогонку: "Успеха, мальчики!", на что Бережной подчеркнуто демонстративно сплюнул. Остальные отмолчались. Подойдя к темному помещению и прислушавшись к дыханию животных, Бережной высадил окно, рама которого еле держалась, потом подтолкнул Николая, чтобы тот лез первым. Но оказавшись в телятнике, Коля стал поджидать остальных. Засветив спичку, Ягнюков молча показал на крайнего бычка. Все согласно навалились, связали его, закрыли морду скомканной тряпкой, поволокли к машине.
– Теснее стало, ребята?
– захохотал Бережной. Ягнюков озабоченно наклонился к нему:
– Куда путь держать будем? Дома-то появляться...
– Первый раз слышу от тебя разумные слова, - покровительственно заметил Бережной.
– Поедем в Целиноград, машину возвратить пора, да и корешка Ванды терять нечего - пригодится.
– Мы бычка привезли, может, купите, - чуть смущаясь, сказал Бережной Пестерову. Тот, сообщнически улыбаясь, ответил:
– Много дать не могу. По сходной, обоюдной выгодной цене, если...
– Сговоримся, - обрадованно хлопнул его по спине Бережной.
– Тащи бычка, ребята, в дом, отметим благополучный конец.
Коля Ерошенко постоянно чувствовал себя в борьбе с двумя состояниями. Одно - была зависть к Бережному, стремление быть таким же ладным, независимым в жизни, так же просто и умело обращаться с людьми, так же просто и весело обнимать Ванду, например. С другой стороны, часто в сознании Коли всплывал Саша Пушкин, с его смешливым "Давай - обрываться, пока не поздно?" Тогда Колей овладевало сильное желание вскочить и убежать так далеко, чтобы никогда не увидеть больше ни Бережного, ни Ягнюкова, а Ванду можно видеть, но так, чтобы она его не видела. Но разве спрячешься от Бережного? Коля отрывался от воспоминаний, видел, как Бережной с притворной навязчивостью пьяного восторга трясет руку хозяина, одолжившего машину, и слышал, как Бережной говорил:
– Ты меня уважил - друзьями расстаемся. При случае обязательно еще что-нибудь подкинем.
Пестеров проводил их, ласково посматривая на Ванду.
Утром, умываясь, Ягнюков проговорил:
– Андрюха, корешок, наверное, обижается... Надо бы пригласить на "дело".
– Ты и пригласишь, - отрешенно поморщился Бережной.
– У меня рука гноится, не хотел врачам показывать.
Размотав бинт и с сожалением глядя на воспалившуюся руку, Бережной сказал:
– У Андрея характер горячий, стрельбу любит. Вы - там осторожнее...
В общежитии строителей в Шортандинском Андрей Слипенький сидел один в комнате. При виде гостей он обрадованно встал. Ягнюков шагнул к нему, слегка наклонившись, крепко пожал руку, но говорить стал не о себе:
– Андрюша, знакомься с геройским парнем - Колька Ерошенко. Я побоялся в столовой работать, под носом все-таки, а они - Ягнюков поощрительно повел рукою в сторону Ванды, пренебрежительно прислонившейся к косяку двери, - они не сдрейфили. Больше двухсот сорвали и харчей на полмесяца приволокли.
– Настоящих людей люблю и ценю - отрывисто и одобрительно выкрикнул Слипенький.
– Вот тебе моя рука. Дарю личное оружие.
Принимая в руки обрез от ружья 16 калибра, Коля Ерошенко удовлетворенно почувствовал, что заканчивается та страшная, мучительная раздвоенность, терзавшая его несколько недель все ожесточеннее и неотступнее. Здесь, вдали от постоянно тяготившего его Бережного, он почувствовал себя самостоятельным человеком. Чувство освобождения было таким приятным, таким облегчающим жизнь, что он готов был делать что угодно вместе с этими ребятами, особенно со Слипеньким, с готовностью признавшим его, Колино, мужество. Даже Ягнюков не топорщился, как обычно, не подсмеивался, не смотрел с пренебрежительной усмешкой. Коля, проверяя обрез, заглядывал внутрь - там было пусто. Поглаживая приклад, он слушал, как Слипенький, явно довольный его поведением, проговорил: