Преступления страсти. Ревность (новеллы)
Шрифт:
Себе-то, наедине с собой, Елизавета могла признаться, что никогда не желала смерти Эми. Конечно, когда-то она страшно ревновала любовника к погибшей бедняжке – особенно в первое время после их свадьбы. Представить, как ее возлюбленный лежит в объятиях другой женщины… Но потом это прошло. Роберт сумел убедить ее, что между ним и Эми нет никаких супружеских отношений. Ну да, ведь у них не было детей, значит, они не спали вместе…
А вообще, если честно, оказалось, что Елизавете жилось на свете куда легче, когда Роберт был женат. Что может быть приятней для женщины, чем оставаться вечным объектом обожания – недосягаемым объектом? Она совсем не хотела замужества, которое обернулось бы триумфом для Роберта и унижением для нее.
И теперь Елизавета страшно разозлилась. Любовь – это, конечно, прекрасно, но ведь она не
О, конечно, Елизавета всегда была убеждена, что родилась для этого мужчины, однако сейчас она несколько призадумалась и пришла к выводу: а ведь, пожалуй, она родилась прежде всего для трона!
Сэр Джеймс Мелвилл, шотландский посол, относившийся к молодой королеве с симпатией и антипатией в равных долях, частенько остерегал ее от поспешного выбора мужа. И вот что он писал в своих донесениях в Эдинбург: «Елизавета отвечала мне, что никогда не желала выйти замуж, на что я сказал ей: «Мадам, не трудитесь говорить мне это. Я знаю ваш нрав: вы думаете, что как только выйдете замуж, то станете всего лишь королевой, а сейчас вы – и король, и королева в одном лице… Вы не потерпите, чтобы вами командовали…»
Теперь Елизавета открыто выказывала Дадли свое нерасположение, и, когда ей на подпись положили приказ о возведении его в графское достоинство (королева давно обещала сделать его графом Лейстером), она в гневе разорвала бумаги, так что пришлось писать новое представление. Конечно, она не переставала любить Роберта, однако изо всех сил делала вид, что он ее не так уж интересует. Причем так хорошо делала, что и сам Роберт в это поверил.
Сердце его ожесточилось…
Он направил тайное письмо королю Испании Филиппу II. Дадли поклялся, что если испанский король уговорит Елизавету выйти замуж за него, за Роберта Дадли, то он взамен всегда будет стоять на страже испанских интересов в Англии. Между строк вполне можно было прочесть обещание способствовать интересам католической церкви в протестантской стране, каковой являлась Англия.
Это была самая настоящая государственная измена! Френсис Уолсингем, организовавший в Англии тайную секретную службу и раскрывший интригу, ожидал, что Дадли попадет сначала в тюрьму, а там и под топор палача. Однако и волос не упал с головы королевского фаворита. Но Роберт наконец понял: не видать ему короны, не видать трона, Елизавета вечно будет водить его за нос и никогда не разделит с ним власть. Тогда чего ради он проводит жизнь в бездарном, бессмысленном одиночестве?! Чего ради принужден раз за разом читать леденящий душу отказ Елизаветы: «Видит Бог, милорд, я высоко ценю ваши достоинства и сделала для вас многое, но милости короны не должны принадлежать одному в ущерб другим… Я предпочту видеть в своем государстве одну повелительницу и не иметь повелителя…»
А ведь когда-то Елизавета клялась, что будет принадлежать ему, ему одному… Так горестно размышлял Лейстер. Он подал в отставку, и она была принята. Вот тут-то судьба и поставила на его пути Летицию Ноллис, леди Деверо, графиню Эссекс, жену бывшего наместника Ирландии Уолтера Деверо.
Эта дама находилась в родстве с Елизаветой – строго говоря, королева приходилась ей троюродной теткой, – но Летиция была младше на восемь лет. Правда, чтобы не подчеркивать разницу в возрасте, Елизавета называла ее просто кузиной. В Роберта Дадли Летиция была влюблена всю жизнь – с тех самых пор, как увидела его первый раз: двадцатипятилетняя Елизавета, которой только что объявили, что сестра ее умерла, ехала тогда по улицам Лондона, заполненным восхищенным, обожающим ее народом, а рядом с ее каретой гарцевал невероятный красавец – Роберт Дадли… Вот с тех пор он и не шел из мыслей Летиции, и, даже выйдя замуж за графа Эссекса, она мысленно прелюбодействовала с фаворитом королевы. Леди Деверо родила своему мужу одного за другим четверых детей (Пенелопу, Дороти, Роберта и Уолтера), но в сердце своем хранила страсть к графу Лейстеру. Она и ревновала Дадли к королеве (да, вот такой неразумной, такой влюбленной была Летиция!), и в то же время радовалась, что Елизавета крепко держит Роберта: ведь,
Она была очень красива, эта Летиция, и Лейстер в конце концов тоже влюбился в нее. Она была очень страстной, эта Летиция, а возможность заполучить в свои объятия мужчину, которого она желала всю жизнь, и досадить таким образом королеве, – о, эта возможность делала ее просто ненасытной!
«И с чего я взял, что для меня существует одна только сухоребрая, неблагодарная Елизавета? – подумал Роберт, лежа бок о бок с Летицией (они были неистощимы в поисках закоулков дворца, где только можно сорвать одежду и накинуться друг на друга). – Вот моя женщина! Она создана для меня, я – для нее… Какая досада, что она замужем за Деверо! А впрочем… впрочем, я ведь тоже когда-то был женат. И где теперь моя жена? Так почему бы мужу Летиции не оказаться рядом с моей бывшей супругой на том свете?»
Однако его мысли так и остались мыслями: королева заподозрила неладное и быстренько спровадила Летицию к мужу, в Чартли. Однако теперь у нее возникали новые и новые поводы для ревности. Один из ее придворных, Джилберт Талбот, писал своему отцу, лорду Шрусбери: «Милорд Лейстер по-прежнему возле королевы, и она по-прежнему благоволит к нему… Есть при дворе теперь две сестрицы: они обе влюблены в него. Это миледи Шеффилд и Френсис Говард; соперничая между собой за его любовь, они ведут войну друг с другом. Королева возмущена обеими и недовольна милордом. По этой причине к нему приставлены шпионы…»
Да, Елизавета желала власти более сильно, чем Роберта. Но любовь ее к нему меньше не стала, и ее гордость была угнетена. Тогда королева захотела взять реванш – решила заставить Лейстера ревновать! Оставалось найти подходящего кандидата.
Случай не замедлил представиться. Его звали Уолтер Рейли, и он был великим человеком!
Уже одно то, каким образом он обратил на себя внимание королевы, свидетельствует о его незаурядности. В тот январский промозглый, но со снегопадом день Елизавета вместе с испанским послом выходила через Холбейнские ворота Тауэра. Снег мгновенно таял и превращался в серое грязное месиво. Королева остановилась – у самых ее ног растеклась лужа из подтаявшего грязного снега. Придворные замерли в растерянности. Неизвестно, сколько бы еще длилось замешательство, но тут вдруг перед королевой возник молодой человек, до того глазевший на процессию. Он рывком сорвал с себя алый бархатный, расшитый драгоценными камнями плащ и бросил его под ноги королеве. Елизавета внимательно посмотрела на молодого человека, милостиво улыбнулась ему и шагнула вперед. Она прошла по плащу, за ней ничтоже сумняшеся проследовали остальные…
Молодой человек стоял, залепленный мокрым снегом, но в душе его словно пламя бушевало. Ему не было холодно!
Плащ, затоптанный ногами двухсот придворных, был единственным достоянием двадцатидевятилетнего Уолтера Рейли и стоил примерно столько же, сколько и его захудалое поместье. Но он хорошо усвоил: чтобы победить, можно рискнуть всем. Его театральный жест не остался незамеченным – Рейли вскоре стал одним из фаворитов королевы.
Это был умница (преподаватели оксфордского Ориэл-колледжа прочили ему блестящую научную будущность), и авантюрист (ветер странствий унес его из благостного Оксфорда), и храбрец (успел повоевать во Франции на стороне гугенотов). Впрочем, Рейли без особых эмоций относился к религии. Даже добивался утверждения Государственным советом акта о добровольном посещении церкви, что вызвало огромный скандал, который замяли лишь благодаря Елизавете. Однако он высоко ставил интересы Англии и лелеял честолюбивые планы – превзойти католическую Испанию на морских просторах, сломить сопротивление Ирландии и Шотландии. К тому же он утверждал: нельзя опираться только на силу; чтобы добиться подчинения Ирландии, нужно всячески и умело поощрять местное общество к добровольному служению «великой и благородной английской королеве». Его позиция понравилась Елизавете, она поддержала его.